— Я посвятила свою жизнь отцу Джону и его церкви, вот почему.
— Понятно. Ты счастлива?
— Да, — Лора посмотрела на дочь. — Я никогда не была так счастлива.
Проводив Бонни в аэропорт, Лора облегченно вздохнула. Она была так одержима отцом Джоном, что не хотела, чтобы кто-то вмешивался в ее мысли. Бонни села в самолет, и Лора поспешила домой. Этим вечером она, как обычно, занялась вышиванием риз, затем, жестоко исхлестав себя за все проступки дня, легла спать. Ей приснился отец Джон с палкой в руке.
Августина плохо себя чувствовала и не могла проводить Бонни в аэропорт. Девушка улетала в Европу. Августине было уже семьдесят три года, и ноги ее сильно отекали. Вместе с внучкой они сидели в гостиной, проверяя все ли готово к отъезду.
— Я написала для тебя сопроводительное письмо, отдашь его управляющему банком в Найтс-бридже. Там на твоем счету лежит большая сумма денег. Если потребуется больше, скажи мне. У тебя с собой еще одно сопроводительное письмо: оно для адвокатской конторы. Это на случай, если тебе понадобится юридическая консультация.
Бонни заглянула в сумочку:
— Да, письма здесь.
— Хорошо. И обязательно открой счет в банке Хэрродз, когда приедешь в Лондон. Я думаю, это необходимо, тогда не нужно волноваться, что деньги кончатся.
Бонни рассмеялась. В этом смехе Августина уловила нотку тревоги.
— Бонни, — спросила она, — тебя ничего не беспокоит?
— Нет, бабушка. Я просто очень волнуюсь, что произведу там плохое впечатление. И не только на их семью. Что подумают обо мне люди? Что, если я буду делать все не так?
— Бонни, англичане думают, что их общество самое лучшее. Особенно резко они отзываются об американцах. Они считают, что американцы развязны, вульгарны и всюду суют свой нос. Но тебе нечего стыдиться. Ты из рода Фрейзеров, а это знатный шотландский род, и появился он задолго до многих других в Англии. Даже королевская семья не такая древняя, как наша.
— В самом деле? — поразилась Бонни.
— Да, — продолжала Августина, — они сравнительно недавно стали иметь значение. Возможно, этот факт расстроит многих, так что лучше держать его при себе. Но знать это надо. И если ты почувствуешь, что к тебе относятся свысока, помни, кто ты.
— Я буду помнить, бабушка. Спасибо тебе. — Бонни наклонилась к ней, и они обнялись. Августина прижалась губами к щеке внучки.
— Я вернусь к Рождеству, — сказала Бонни и пошла к двери.
— Да хранит тебя Бог.
Бонни остановилась и повернулась к ней:
— Я люблю тебя, бабушка.
Глаза Августины наполнились слезами.
— С тех пор, как мой сын вышел через эту дверь, я думала, что больше никогда ни от кого не услышу этих слов. — Слеза скатилась по ее щеке. — Я тебя тоже люблю, Бонни. — Августина вытерла глаза и улыбнулась. — Тебе лучше идти, а то я расплачусь.
Бонни улыбнулась:
— До свидания.
Сидя в машине, увозившей ее в аэропорт, девушка оглянулась и посмотрела на дом. Ее глаза скользнули по большим ступенькам, величественному фасаду и остановились на маленьком окошке в самом верху особняка. Это было то самое окно, из которого двадцать четыре года назад Лора О'Рурк наблюдала за приездом Джеймса Фобза.
Часть вторая ПУТЬ, УСЫПАННЫЙ РОЗАМИ
Глава 9
Хоскинс, водитель машины, которая везла Бонни из аэропорта в лондонский дом Бартоломью, всю дорогу молчал. Про себя он думал о том, как устал развозить изнеженных богатых дамочек на «Вольво». Его раздражало то, что у него уже не было парка красивых машин — «Роллс Ройсов» и «Бентли». Прошли старые времена. Из-за новых порядков многие слуги были уволены, и теперь Хоскинс должен был выполнять всю домашнюю работу. «Но я все же нужен, — успокаивал он себя, — и пока здоров, я заработаю себе на жизнь».
Машина подъехала к элегантному дому с террасой. Дом явно был построен в то время, когда главным считалось качество, а не количество. Джонсон, дворецкий, проводил Бонни в дом.
— Добро пожаловать, мисс Фрейзер. Мы вас ждем. Надеемся, ваше путешествие было приятным. — Джонсон, как поняла Бонни, обращался к собственной персоне во множественном числе. Он чувствовал себя хозяином на первом этаже и говорил и за себя и за лорда.
— Да, спасибо, — Бонни была поражена. Хотя она богата и очень бедна одновременно, но никогда не видела, чтобы такой же контраст отражался на доме. На картинах в зале, несомненно, изображены предки Бартоломью, пышно разодетые, увешанные бриллиантами. Везде лежали огромные персидские ковры, но они явно знавали лучшие дни. Резные перила лестницы, ведущей наверх, были сломаны в нескольких местах. Вдруг внимание Бонни отвлекли собаки, ворвавшиеся впереди молодой женщины. Одна из них подпрыгнула и приветливо лизнула Бонни в лицо.
— Назад, Морган! К ноге!
Бонни вытерла лицо и со страхом посмотрела на собаку, которая, как ей показалось, была размером с пони.
— О, это чудесное животное. Не бойся, он очень добродушный, — произнесла девушка и представилась:
— Меня зовут Тереза. Названа так в честь святой, — она засмеялась.
Пока Тереза говорила, Бонни изучала свою кузину. Тереза оказалась выше Бонни на два дюйма. У нее крупные руки и большие ступни, ноги полноваты. У нее были красивые густые черные волосы, смеющиеся зеленые глаза и маленький яркий рот. Тереза напоминала Бонни девушку с картины Ренуара, которую она видела в музее изобразительных искусств в Бостоне.
— Мама думает, что я откажусь от встреч с мужчинами и предпочту умереть, как моя тезка. А ты, должно быть, наша кузина Бонни?
Бонни кивнула. Она еще не привыкла к быстрой речи Терезы, но девушка ей сразу же понравилась.
— Боже мой, — обрадованно произнесла Тереза, ведя Бонни в гостиную. — А ты совсем не похожа на американок со вздернутыми носами и оскалом зубов, которые будто вылезли из автомата, делающего сосиски.
Бонни засмеялась, немного шокированная несдержанными замечаниями кузины.
— Вот как вы здесь думаете об американцах!
— О, да. Нам кажется, что все они имеют три национальные особенности: носят нейлон, минимум по два фотоаппарата на шее и жуют жвачку.
Бонни покраснела.
— Я тоже жую жвачку, — призналась она.
