служили.
Первым потенциальную силу советской бюрократии как орудия укрепления своего личного положения в партии понял Иосиф Сталин. Полуобразованный грузин, в юности исключенный из духовной семинарии и присоединившийся к большевикам, он завоевал доверие Ленина как личной преданностью, так и выдающимся организаторским талантом. В отличие от Троцкого и других коммунистических лидеров, таких как Лев Каменев и Григорий Зиновьев, Сталин никогда не ставил под вопрос мнение Ленина; пока они писали брошюры и произносили речи, он тихо присматривал за растущей армией функционеров. Ленин продвигал его на более высокие должности, чем других своих интеллектуальных помощников, и в 1922 году сделал генеральным секретарем партии, что дало Сталину возможность контролировать партийные кадры.
С самого начала Сталин использовал свой пост для продвижения тех, кто был лично ему предан и на кого он мог положиться в борьбе за руководство партией, которая вскоре должна была разгореться из-за ухудшающегося здоровья Ленина. Именно он создал институт номенклатуры: картотеки коммунистических функционеров, годных на важные должности в исполнительной власти и получающих такие привилегии, как доступ в специальные продовольственные магазины, больницы, на курорты и даже к портным. Политика создания привилегированной элиты поддерживала коммунистический режим в течение следующих семидесяти лет, повязывая класс управленцев жизненной заинтересованностью в сохранении режима. Но одновременно с этим такая политика превращала коммунистический идеал социального равенства в пустой звук.
Не менее болезненными оказались и разочарования большевиков, связанные с управлением экономикой. Социалистическая литература уверила их в том, что капитализм, подгоняемый жаждой наживы, гораздо менее эффективен, чем экономика, монополизированная государством. Чем крупнее предприятие, полагали они, тем лучше оно действует. И еще они верили, что экономикой можно управлять без помощи денег.
Все эти предположения оказались неверными. Попытки навязать национальной экономике центральный план оказались бесплодными. Управление фабриками сначала рабочими, затем коммунистическими чиновниками, их заменившими, резко снизило производительность. Попытки с помощью ЧК ликвидировать частную торговлю тоже не привели к цели, так как производители и посредники находили способы обходить запреты; свободный рынок, который коммунисты считали квинтэссенцией капитализма и были полны решимости ликвидировать, не исчезал, а уходил в подполье. Очень скоро теневая экономика превзошла официальную советскую экономику. Гиперинфляция, намеренно запущенная путем наводнения страны банкнотами, к 1923 году уничтожила сбережения, и цены в Советском Союзе подскочили в 100 миллионов раз по сравнению с 1917 годом. Но отмена денег сделала невозможным нормальный бюджет и расчеты между советскими предприятиями.
Чистым итогом такого любительского управления, усугубленного гражданской войной, явилось катастрофическое падение всех производственных показателей. Валовое производство крупной промышленности в 1920 году составило 18 процентов от уровня 1913-го; добыча угля упала до 27 процентов, железа — до 2,4 процента. Число занятых в промышленности рабочих в 1921 году уменьшилось вдвое; их жизненный уровень опустился до одной трети довоенного[4]. Один коммунистический специалист охарактеризовал то, что произошло с советской экономикой между 1917 и 1920 годами, как бедствие, которому «не было равных в истории человечества»[5].
В условиях подобного провала инстинкт подсказал Ленину необходимость прибегнуть к помощи расстрельных команд. Исаак Штейнберг, левый социалист-революционер, служивший некоторое время коммунистическим комиссаром юстиции, описывает заседание Совета народных комиссаров в феврале 1918 года. Ленин предложил проект декрета «Социалистическое отечество в опасности!», в котором был пункт, требующий расстрела «на месте», то есть без суда, широкой категории преступников, неопределенно названных «вражескими агентами, ворами, хулиганами, контрреволюционными агитаторами [и] германскими шпионами». Штейнберг выступил против декрета на том основании, что в нем содержалась «жестокая угроза… с далеко идущими террористическими последствиями. Ленин отверг мои возражения во имя революционной справедливости. В отчаянии я воскликнул: 'Зачем мы тогда возимся с комиссариатом юстиции? Давайте откровенно назовем его Комиссариатом социального истребления и дело с концом!’’. Лицо Ленина вдруг просветлело, и он ответил: ‘‘Хорошо сказано… именно так и должно быть… но говорить так мы не можем’’»[6].
Наиболее трагическим аспектом экономической разрухи был спад производства продуктов питания.
Как говорилось выше, коммунисты, подобно другим марксистам, видели в крестьянстве класс мелкой буржуазии, а потому заклятого врага промышленных рабочих — и это несмотря на тот факт, что в России большинство промышленных рабочих пришли из деревни и поддерживали с ней тесную связь. Коммунисты объявили войну сельскому населению с двоякой целью: изъять продовольствие для городов и Красной армии и распространить свою власть на деревню, которую большевистский переворот в основном не затронул.
Летом 1918 года Москва развернула кампанию по изъятию из деревни хлеба, который крестьяне не хотели продавать правительству по необоснованно низким твердым ценам. В деревнях создавались «Комитеты бедноты», своего рода сельская пятая колонна, от которой ожидалось, что в обмен на долю изъятого хлеба она будет сотрудничать с правительством в действиях против зажиточных крестьян (кулаков), заподозренных в утаивании зерна. Одновременно с этим Москва направила в деревню отряды вооруженных городских громил для реквизиции «излишков». Результатом явились постоянные стычки между крестьянами, многие из которых были демобилизованными солдатами, и продовольственными отрядами. Значительная часть страны погрузилась в гражданскую войну, более ожесточенную, чем война Красной армии с белыми. Ленин, называвший кулаком любого крестьянина, сопротивлявшегося советской власти, неистовствовал и призывал к широкомасштабным погромам. Ниже следуют два примера его распоряжений, оба относятся к августу 1918 года, первое взято из его речи перед рабочими, второе — из секретного приказа, направленного коммунистическим функционерам Пензенской губернии:
Ответом на подобный террор против крестьян, как богатых, так и бедных, было сокращение посевов, чтобы уменьшить образование «излишков», подлежащих конфискации. В то же время нехватка тягловых лошадей, мобилизованных на гражданскую войну, снизила урожаи. Сбор продовольственного зерна упал с 78,2 миллиона тонн в 1913 году до 48,2 миллиона в 1920-м.
В начале 1921 года все проблемы, которые правительство Ленина взвалило на себя, пытаясь
