сохранение жесткого контроля над информацией вело к тому, что СССР оказывался в стороне от развития информационных технологий, революционизировавших экономику Запада. Жизненный уровень простых граждан, хотя и был выше, чем в сталинское время, не дотягивал даже до минимума, утвержденного правительством: в конце 1980-х годов почти половина населения Советского Союза зарабатывала менее десяти долларов в месяц. Пьянство было повальным: Советский Союз мог похвастаться наивысшим в мире уровнем потребления алкоголя, а также самым высоким показателем смертности от алкоголизма. Ничто не могло бы стать более красноречивым свидетельством убывающих жизненных сил народа в стране, которая при царизме вправе была гордиться наивысшим приростом населения в Европе: из года в год больше русских (и украинцев) умирало, чем рождалось.
Процветала коррупция: чтобы чего-нибудь добиться, надо было дать взятку чиновникам, ведавшим распределением товаров и услуг. Высокие должности доставались тем, кто больше заплатит. Имеющиеся данные по Азербайджанской республике показывают, каковы были обычные тарифы на занятие всех властных постов, в том числе партийных; выше всего ценились должности, предоставлявшие наибольшие возможности получения взяток и хищения общественной собственности. Русские настолько привыкли к коррупции, что готовы были давать взятки, даже без твердой уверенности, что это им поможет.
Знающие люди рассказывают, например, что одно время на большом московском рынке стояла палатка, в которой сидел торговавший всякой всячиной старик-калека. За некоторую плату он брался устраивать молодых людей в институт. Наделенный магическими способностями открывать двери в любые вузы, этот немощный старик имел солидный доход, который обеспечивали ему чадолюбивые родители, охотно вручавшие требуемые суммы. Старый инвалид неукоснительно соблюдал деловую этику и всегда предупреждал клиентов, что он не всесилен, но, разумеется, сделает все, что в его силах, хотя гарантировать успех не может и в случае, если их дочь или сын не будут зачислены в студенты, обещал вернуть деньги. И действительно, когда он терпел неудачу, родители получали деньги обратно. Но часто на его долю один за другим выпадали успехи, и, соответственно, росла его жаждавшая платить клиентура.
Что же он делал за эту плату? Ничего! Пальцем о палец не ударял, никого не искал и ни с кем не говорил, никаких связей ни среди преподавателей, ни в руководстве институтов у него не было. Но он справедливо рассчитывал, что, во-первых, родители, горящие желанием посадить свое дитя на студенческую скамью, не станут полагаться на него одного, испробуют и иные каналы, заручатся, посредством подношений, помощью других благодетелей, повыше. И один из этих рычагов сработает — какой именно, им никогда не узнать. Во-вторых, весьма вероятно, что подстегиваемый амбициями молодой человек хорошо подготовится к вступительным экзаменам и, преодолев все трудности, возьмет препятствие. Ну, а уж если ничего не выйдет, деньги, конечно, будут возвращаться[30] .
Хищение государственной собственности не отягощалось никакими моральными переживаниями. Вошедшая в обиход народная шутка даже одобряла воровство: «Если вы не воруете у государства, вы обворовываете собственную семью». Подобный образ мыслей привел к разложению всей страны.
Общее послабление позволило смелым духом бросить вызов режиму, так родилось явление, именовавшееся «диссидентством». Диссидентов наказывали обычным способом, который брежневский шеф безопасности Юрий Андропов дополнил такой новацией, как помещение в психиатрические больницы, где диссидентов доводили до одури лекарственными препаратами и подвергали прочим пыткам. Подсчитано, что в конце 1980-х годов штат КГБ составлял 480 000 сотрудников, из них приблизительно четверть миллиона вместе с десятками миллионов осведомителей служили в контрразведке и занимались слежкой внутри страны[31]. Но движение инакомыслящих уже не могло остановиться и, несмотря на их малочисленность, диссиденты продолжали подрывать престиж государства.
Тот же результат имели и процессы, разворачивавшиеся в зависимых от СССР странах Восточной Европы. В 1956 году, когда венгры подняли восстание, чтобы вернуть национальную независимость, Москва сокрушила их военной силой. То же произошло в 1968 году, когда чешские коммунисты попытались демократизировать социализм. Но когда в 1970-е годы в Польше возникло мощное профсоюзное движение «Солидарность», бросившее прямой вызов коммунистическому режиму, Москва уже не решилась вмешаться. Опасаясь, что это движение перекинется на советских рабочих, Москва настояла, чтобы разгром «Солидарности» взяли на себя польские коммунисты. После долгих колебаний в декабре 1981 года польское правительство ввело в стране военное положение и арестовало почти всех лидеров рабочего движения.
В середине 1980-х годов Советский Союз стоял перед лицом кризиса, подлинного, а не созданногo искусственно для оправдания диктатуры. Он был вызван прогрессирующей атрофией всех сфер общественной жизни. Впервые коммунистический режим столкнулся с проблемой, которую нельзя было решить силой. Требовались далеко идущие реформы — иначе сказать, уступки.
Решение оттягивалось избранием на пост первого секретаря дряхлых и иногда больных людей, которые не решались раскачивать лодку. Но в 1985 году больше выжидать было невозможно. Коммунистический блок оказался, если воспользоваться ленинским определением, в «революционной ситуации»: правительства стран блока не могли далее править по-старому, а народ не собирался больше терпеть такое правление. В результате возникла патовая ситуация, которая могла разрешиться революционным взрывом. Чтобы избежать этой опасности, в 1985 году политбюро назначило первым секретарем своего относительно молодого члена Михаила Горбачева. Перед ним стояла задача реанимировать систему, не затронув при этом ее основ. Задача оказалась невыполнимой, потому что любые попытки реформ наталкивались на сопротивление окопавшейся номенклатуры, которая их саботировала. К 1988 году Горбачев и его советники пришли к выводу, что коммунизм не поддается реформированию, и приступили к преобразованию СССР в демократическое социалистическое государство.
Сначала пришла гласность, означавшая конец государственного режима всеохватной секретности и значительное ослабление цензуры. Власть столкнулась с дилеммой: по-прежнему глушить общественное мнение, и тем самым постепенно душить страну, или же дать свободу, что было чревато разрушительным взрывом. Горбачев выбрал путь контролируемого, как он надеялся, взрыва. Это оказалось крайне опасным шагом. Андропов, многолетний глава КГБ и первый преемник Брежнева, предупреждал, что ослабление контроля над выражением мнений может погубить весь режим в целом:
Копившиеся невзгоды, получив выход, действительно выплеснулись наружу, потопив официальные мифы и все покоившееся на них сюрреалистическое существование.
Горбачев не остановился на гласности, он положил конец монополии коммунистической партии, созвав Съезд народных депутатов, часть из них была напрямую избрана гражданами. В первый раз после 1917 года стране было дано право голоса на выборах руководителей. Оказались избранными множество некоммунистов и даже антикоммунистов, в том числе Борис Ельцин, неортодоксальный глава московской партийной организации, который завоевал себе популярность борьбой с привилегиями номенклатуры. Далее события развивались с головокружительной быстротой. В 1989 году рухнула Берлинская стена, символ непроницаемого барьера между Востоком и Западом, потому что Москва отказалась направить войска на помощь восточногерманскому правительству, пытавшемуся удержать власть. Страны-сателлиты одна за другой заявляли о независимости от Москвы. Тщетными оказались попытки удержать от этого шага советские республики. В декабре 1991 года после неудавшегося путча твердолобых коммунистов, стремившихся предотвратить распад СССР, Ельцин, ранее в том же году избранный президентом Российской республики, объявил Россию суверенным государством, так что распад Советского Союза становился свершившимся фактом. Одним из своих первых указов он поставил коммунистическую партию вне закона. Новое правительство ввело демократию и свободный рынок. Номенклатура, которая могла повернуть события вспять, была подкуплена предоставленной ей возможностью стать владелицей значительной части государственной собственности.
Стремительность развития событий продемонстрировала хрупкость империи, выглядевшей нерушимой; ее распад напомнил крушение царской империи тремя четвертями столетия ранее. В обоих случаях жесткость режима и отсутствие тесной связи с народом оставило его в час испытаний без поддержки.
