большинстве связанными с социалистическими партиями. Воспоминания Шляпникова не оставляют сомнений, что принципиальные положения Приказа № 1 были сформулированы социалистической интеллигенцией, изо всех сил стремившейся сохранить свое решающее влияние в гарнизоне98. И хотя приказ отражал некоторые действительные солдатские нужды, в первую голову он был политическим манифестом. Его авторы, хорошо знакомые с историей революции, знали, что традиционно главная угроза контрреволюции таится в вооруженных войсках. Надеясь не допустить этого в России, они желали окоротить права офицеров и лишить их доступа к оружию. Е.И.Мартынов отмечает, что с первых же дней революции Временное правительство и Исполком вели борьбу за армию: «Временное правительство опиралось на начальников и офицерство, а Совет рабочих и солдатских депутатов — на солдат. Известный Приказ № 1 был как бы клином, вбитым в тело армии, после чего она раскололась на две части и стала быстро разлагаться». Исполком воспользовался вечными жалобами солдат на дурное обращение с ними офицерства для свержения офицерской власти, что вовсе не отвечало нуждам армии. Достаточно сказать, что из семи статей приказа только два последних были посвящены положению рядового, остальные же касались роли вооруженных сил при новом режиме и целью их было лишить «буржуазное» правительство возможности воспользоваться ими, как это сделал Кавеньяк в 1848 году и Тьер в 1871-м. Для многих рядовых солдат и матросов понять это не составляло труда. Матрос, носящий весьма подходящую к случаю фамилию Пугачев, разглагольствовал на кухне у Мережковских, вернувшись с голосования Приказа № 1: «Это тонкие люди иначе поняли бы. А мы прямо поняли. Обезоруживай офицеров»100.
Приказ, изданный «по гарнизону Петроградского округа», был тотчас же истолкован как применимый к вооруженным силам в целом — на фронте и в тылу101. Статья 1 призывала к проведению выборов во всех воинских соединениях — от роты до полка, а также на флоте — в комитеты, устроенные по модели Советов. Статья 2 предписывала от каждой роты избрать представителя в Петроградский Совет. Статья 3 устанавливала, что «во всех своих политических выступлениях» воинская часть подчиняется Петроградскому Совету и своим комитетам. Статья 4 предоставляла Петроградскому Совету право не подчиняться приказам Временного правительства, касающимся военных вопросов. Согласно статье 5, всякого рода оружие (винтовки, пулеметы, бронемашины и т. д.) должно было перейти в полное распоряжение и под контроль ротных и батальонных комитетов и «ни в коем случае не выдаваться офицерам». Статья 6 уравнивала в правах солдат вне службы и строя с прочими гражданами, в частности упраздняя практику «вставания во фронт и обязательное отдание чести». Статья 7 также отменяла титулование офицеров («ваше превосходительство», «ваше благородие» и т. д.) и запрещала офицерам обращаться с солдатами грубо или фамильярно.
Трудно себе представить, что, когда Исполком проголосовал за Приказ № 1 и распространил его в войсках, он не предвидел последствий. Так же трудно поверить в то, что, принимая этот чрезвычайный документ, в Исполкоме полагали, будто он всего лишь отвечает солдатским жалобам. Неизбежным следствием приказа было свержение власти правительства и офицерского корпуса над войсками. Как только в войсках узнали о приказе, повсюду, в тылу и на фронте, стали создаваться самые разнообразные военные «комитеты»: армейские, корпусные, дивизионные, наряду с полковыми, батальонными и ротными. Все вместе они представляли собой весьма беспорядочную вереницу взаимоисключающих органов управления. Те, что функционировали на низшем уровне (рота, батальон и полк), обычно состояли из рядовых солдат и напоминали по структуре и процедуре городские Советы. Но те, что действовали в высших эшелонах, немедленно попали под влияние меньшевистской, большевистской и эсеровской интеллигенции, часто вчерашних студентов, которые использовали эти комитеты для осуществления своих политических задач, — военный эквивалент Исполнительного комитета Петроградского Совета. На всех уровнях теперь шли вечные митинги с бесконечными дискуссиями, завершавшиеся принятием решительных «резолюций». Старших офицеров считали теперь классовыми врагами, и с падением их власти армейская субординация рухнула.
Не менее пагубной была и статья 4, которая гласила: «Приказы военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов». Это в корне подрывало военные усилия правительства. Исполком считал себя ответственным за вооруженные силы, военного министра расценивал как своего сотрудника и однажды (6 марта) на своем заседании прямо выразил недовольство тем, что военный министр «не склонен подчиняться решениям Совета»102.
Гучков, узнав о Приказе № 1 лишь после его опубликования, тщетно пытался заставить Совет отменить его. Все, чего ему удалось достичь, — это принудить Исполком выпустить Приказ № 2, который лишь частично исправлял положение, созданное первым приказом. Гучков добивался от Совета недвусмысленного заявления о том, что Приказ № 1 приложим лишь для тыловых частей. Однако в Приказе № 2, изданном 5 марта, об этом не говорится. Он посвящен в основном вопросу о том, должны ли офицеры избираться своими подчиненными, и оставляет впечатление, что Исполком одобряет такую процедуру. И нигде ни слова не говорится, что Приказ № 1 не касается фронтовых частей103.
9 марта, менее чем две недели спустя с момента сформирования нового правительства, Гучков телеграфировал генералу Алексееву: «Врем, правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет раб. и солд. депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Врем, правительство существует лишь пока это допускается Советом раб. и солд. депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета»104.
Монархия не принимала никакого участия в этих критических событиях. Последние сколько-нибудь существенные распоряжения государя относятся к 25 февраля, когда он повелел подавить уличные беспорядки. Когда же монаршья воля оказалась невыполнима, монархия потеряла всякий вес. С тех пор она не только уже не могла повлиять на ход событий, но и вообще отошла на второй план, в то время как основная политическая борьба разворачивалась вокруг взаимоотношений Думы и Совета.
Однако, после того как появилось на свет Временное правительство, вопрос о будущем монархии обрел злободневность. Некоторые министры желали сохранить монархию на строго ограниченной, конституционной основе. Сторонники такой позиции, в основном Милюков и Гучков, считали существование монархии в том или ином виде необходимым, отчасти потому, что в сознании народных масс в России монархия символизирует «государство», а отчасти потому, что в многонациональной империи это был единственный наднациональный объединительный институт. Их противники утверждали: учитывая антимонархические настроения масс, нереально надеяться на сохранение монархии в какой бы то ни было форме.
Падение престижа монархии до самой низкой отметки произошло зимой 1916/1917 годов, когда даже присяжные монархисты отвернулись от нее. Гучков, при всех своих роялистских симпатиях, признавал, что в первые дни революции «вокруг трона была абсолютная пустота». А Шульгин записал 27 февраля: «Во всем этом огромном городе нельзя было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти»105. Значение этого факта трудно переоценить: он бросает критический свет не только на начало революции, но и на весь последующий ход событий. Многовековой исторический путь утвердил в русских людях — крестьянах, рабочих, солдатах — взгляд на царя как на хозяина или владельца страны. В силу таких представлений они не могли воспринимать государственную власть в отрыве от личности монарха. Россия без истинного — то есть «грозного», внушающего трепет — царя, а тем более без царя вообще, в сознании людей представлялась абсурдным словосочетанием. С их точки зрения, именно личность царя определяла государство и его сущность, а не наоборот. Падение в начале века престижа царизма, связанное с военными поражениями и с неспособностью монархии подавить оппозицию, снижало в глазах народа и престиж государства, а вместе с ним и престиж правительства. Без «хозяина» страна, в народном понимании, рушится и прекращает существование, точно так же, как крестьянское хозяйство рушится и прекращает существовать со смертью большака. Когда это все-таки случилось, Россия обратилась к своему исконному укладу «казачьей вольницы», понимаемой как необузданная свобода, где единственной признаваемой властью была воля всей общины.
В свете этой традиции естественно было предположить, что население в массе предпочтет сохранить
