мнения резко разделились. Чтобы не вдаваться в излишние подробности, скажем только, что большевики, желавшие немедленного заключения мира практически на любых условиях, встретили сильное сопротивление в лице тех, кто хотел использовать мирные переговоры как средство для разжигания революции в Европе.
Ленин, главный сторонник первой линии, часто оказывался в меньшинстве, иногда и в одиночестве. Он исходил из пессимистической оценки международного «соотношения сил». Уповая, как и его соперники, на зарождение революции на Западе, он гораздо выше, чем они, оценивал способность «буржуазных» правительств подавить эти революции. В то же время перспективы большевиков вызывали у него не столь радужную оценку, как у его коллег: во время дебатов, сопровождавших мирные переговоры, он заметил ядовито, что в Европе не было гражданской войны, тогда как в России она шла полным ходом. Теперь, много времени спустя, Ленину можно поставить в вину то, что он недооценил внутренние трудности стран Четверного союза и их потребность в скорейшем заключении перемирия: с этой точки зрения позиция России была сильнее, чем ему виделось. Однако внутреннюю ситуацию в России он оценивал абсолютно здраво. Он знал, что, продолжая войну, рисковал быть отстраненным от власти либо внутренними противниками, либо Германией. Он понимал к тому же, что отчаянно нуждался в передышке, чтобы сделанная им заявка на власть стала реальностью. Тут требовалось организованное политическое, экономическое и военное усилие, возможное только в условиях мира, каким бы тягостным и унизительным он ни был. Правда, при этом на некоторое время пришлось бы пожертвовать интересами западного «пролетариата», но, по мнению Ленина пока не завершилась революция в России, интересы России должны оставаться на первом месте.
Позиция противостоявшего ему большинства, которое возглавлял Бухарин и к которому примкнул Троцкий, может быть сформулирована так: «Четверной союз не позволит Ленину воспользоваться передышкой: они отрежут Россию от украинского хлеба и угля и кавказской нефти; они возьмут под контроль половину русского населения; они станут субсидировать и политически поддерживать контрреволюционные движения и задушат революцию. Во время передышки Советам не удастся выстроить новую армию. Им следует создавать свои вооруженные силы в процессе борьбы, и только так они и могут быть созданы. Правда, Советы могут быть вынуждены оставить Петроград и даже Москву, но за ними достаточно пространства, куда отступать и где копить силы. Даже если народ не захочет воевать за революцию, как он не желал воевать за старый режим, — а лидеры военной фракции выражали в этом упорное сомнение, — тогда каждое наступление Германии, неизбежные при этом ужас и мародерство, заставят народ стряхнуть с себя усталость и безразличие и вынудят его сопротивляться, из чего в итоге родится широкий и неподдельный народный энтузиазм, и народ пойдет воевать за революцию. На волне этого энтузиазма возникнет новая, надежная армия. Революция, не запятнанная позорной капитуляцией, войдет в пору расцвета, она воспламенит души рабочих классов за рубежом, и она, в итоге, развеет кошмар империализма»20.
Данное расхождение во взглядах привело в начале 1918 года к самому серьезному кризису, какой до тех пор переживала партия большевиков.
15(28) ноября 1917 года большевики снова обратились к воюющим сторонам с призывом начать переговоры. В заявлении говорилось, что, поскольку страны Четверного согласия не отозвались на «Декрет о мире», Россия готова немедленно начать переговоры о прекращении огня с Германией и Австрией, которые откликнулись положительно. Германия незамедлительно приняла предложение большевиков.
18 ноября (1 декабря) русская делегация выехала в Брест-Литовск, штаб-квартиру верховного командования Германии на Восточном фронте. Делегацию возглавлял А.А.Иоффе, бывший меньшевик и близкий друг Троцкого. В нее также входил Каменев, и, в качестве реверанса массам, были включены представители «трудящихся» — солдат, моряк, рабочий, крестьянин и одна женщина. Петроград не переставал призывать германские войска к мятежу даже тогда, когда поезд с русской делегацией находился на пути в Брест.
Мирные переговоры открылись 20 ноября (3 декабря) в помещении бывшего русского офицерского клуба. Во главе германской делегации стоял Р. фон Кюльман, считавший себя экспертом по русским делам и игравший в 1917 году ключевую роль в переговорах с Лениным. Стороны договорились прекратить огонь 23 ноября (6 декабря) сроком на одиннадцать дней. Однако еще до истечения срока он был продлен, по взаимному согласию, до 1 (14) января 1918 года. Официальной целью такого продления было дать странам Согласия возможность изменить свое мнение и вступить в переговоры. Обе стороны, однако, пребывали в совершенной уверенности, что не было ни малейшего риска этого достичь: как Кюльман докладывал канцлеру, условия заключения перемирия, поставленные Германией, были столь унизительны, что противник вряд ли бы их принял21. Настоящая же причина крылась в потребности обеих сторон тщательно отработать свои позиции в виду предстоящих мирных переговоров. Еще до начала переговоров Германия нарушила условия прекращения огня, перебросив шесть дивизий на Западный фронт. [Buchan J. A History of the Great War. Boston, 1922. P. 135. Соглашение о перемирии запрещало «существенные» перемещения войск на русские фронты или с них на все время его действия.].
Насколько сильно большевики желали нормализовать отношения с Германией, хорошо видно из того, что сразу после прекращения огня в Петроград по их приглашению прибыла делегация во главе с графом Вильгельмом фон Мирбахом. Делегация прибыла с задачей договориться об обмене содержащимися в плену гражданскими лицами и возобновить культурные и экономические связи с Россией. Ленин принял Мирбаха 15 (28) декабря. Именно от этой делегаций Берлин получил первые донесения очевидцев о ситуации в советской России. [По утверждению французского генерала Анри А.Нисселя, союзники перехватывали телеграммы германского руководства из Петрограда в Брест и из них узнавали, как отчаянно Германия нуждалась в мире (Niessel H.A. Le Triomphe des Bolcheviks et la Paix de Brest-Litovsk: Souvenirs, 1917–1918. Paris, 1940. P. 187–188).]. От Мирбаха Германия впервые узнала о том, что большевики собираются отказаться от выплаты иностранных займов. Получив эту информацию, Государственный банк Германии составил меморандум, в котором разъяснялось, как это может быть сделано с наименьшим ущербом для Германии и с наибольшими потерями для Четверного согласия. Тогда же план в общих чертах был разработан В.В.Воровским, старым соратником Ленина, а в то время дипломатическим представителем в Стокгольме; он предложил, чтобы русское правительство аннулировало только те займы, которые были сделаны после 1905 года: поскольку большинство германских займов Россия получила до 1905 года, основная тяжесть последствий отказа от выплаты займов ложилась на страны Четверного согласия22. [Отказ советского правительства от уплаты государственных займов, как внутренних, так и внешних, был обнародован 28 января 1918 г. Сумма аннулированных в результате этой меры иностранных займов составила 13 млрд. руб., или 6 млрд. долл. (Shvittau G.G. Revolutsiia i Narodnoe Khoziaistvo v Rossii, 1917–1921. Leipzig, 1922. S. 337)].
Переговоры в Бресте возобновились 9(22) декабря. Делегацию Германии снова возглавлял Кюльман, австрийскую сторону — граф Оттокар Чернин, министр иностранных дел; присутствовали также министры иностранных дел Турции и Болгарии. Мирные предложения Германии включали требование отделить от России Польшу, Курляндию и Литву, которые тогда находились под германской военной оккупацией. В Берлине, по всей видимости, сочли эти условия обоснованными, поскольку делегация прибыла в Брест в благодушном и дружелюбном настроении, надеясь уже к Рождеству достигнуть соглашения в общих чертах. Их постигло немедленное разочарование. Иоффе, получивший инструкции тянуть переговоры, вносил туманные и нереалистичные контрпредложения, призывал к миру «без аннексий и контрибуций» и «праву наций на самоопределение», имея в виду и европейские государства, и колонии23. Русская делегация вела себя так, словно Россия выиграла войну, и просила страны Четверного союза отказаться от всех завоеваний. Подобное поведение зародило у Германии первые сомнения относительно истинных намерений русских.
Переговоры проходили в атмосфере странной и нереальной: «Сцена в конференц-зале в Брест- Литовске могла бы сделать честь искусству крупного исторического живописца. По одну сторону помещались любезные, но настороженные представители Четверного союза, изысканно вежливые, в смокингах или в мундирах при всех орденах… Из общей массы резко выделялись: узкое лицо и внимательные глаза
