Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924

только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.»¹⁷⁸.

Ленин, как можно видеть, уловил лишь мелкие пороки Сталина, сводившиеся к вспыльчивому темпераменту, а его садистскую жестокость, манию величия, ненависть ко всем и всякому, кто может быть в чем-то выше его, так до конца и не разглядел.

Троцкого Ленин охарактеризовал как, «пожалуй, самого способного человека в нынешнем ЦК, но при этом чрезмерно самоуверенного и чрезмерно увлекающегося чисто административной стороной дела». Под последним вождь подразумевал не пристрастие к бумажной работе, а неколлегиальный, командный стиль руководства. Он припомнил постыдное поведение Зиновьева и Каменева в 1917 г., когда они выступили против захвата власти, однако нашел несколько добрых, хотя и сдержанных, слов в адрес Бухарина и Пятакова — первого он оценил как самого выдающегося теоретика и любимца партии, хотя и ненастоящего марксиста, немного схоластичного. Кого он сам предпочел бы видеть на посту Генерального секретаря, Ленин не говорит, но ясно, что не Сталина. [За год до того Ленин давал такие уничижительные эпитеты Каменеву: «бедненький, слабенький, боязливенький, интимидированный» (РЦХИД-НИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22300).]. Эти обрывочные записки оставляют впечатление того, что Ленин не находил среди своего ближайшего окружения никого, кто был бы достоин принять на себя его функции. Фотиева немедленно сообщала содержание записок Сталину¹⁷⁹.

Другой постоянной темой размышлений последних дней Ленина был национальный вопрос, которому посвящены три записки, надиктованные 30–31 декабря. В них он резко раскритиковал манеру обращения партийного аппарата с нацменьшинствами. [Впервые опубликованные в «Социалистическом вестнике» (1923. № 23–24/67—70. 17 дек.), эти записки по причинам, указанным ниже, не обнародовались в Советском Союзе вплоть до XX Съезда КПСС (1956) (Полн, собр. соч. Т. 45. С. 356–362). Опубликованный за два года до того, в 1954 году, перевод был сделан автором этой книги на основе копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарварде.]. Основной пафос записок: сталинские тезисы «автономизации», к тому времени уже отклоненные, совершенно не учитывают обстановки и имеют целью дать возможность советской бюрократии, пережитку царизма, распространиться по стране. Он обвинял Сталина и Дзержинского в шовинизме: первого он назвал «не только истинным и настоящим «социал-националистом», но и 'великорусским держимордой'». Сталин и Дзержинский должны нести персональную политическую ответственность за «эту истинно великорусскую националистическую кампанию» против грузин. В практическом плане Ленин требовал укрепления Союза, но, в то же время, предоставления народам максимума прав, не нарушающих национального единства: всякое посягательство на независимость со стороны республиканских министерств, подчеркивал Ленин, «может быть парализовано достаточно партийным авторитетом». Это типично ленинское решение — скрыть за демократическим фасадом тоталитарную сущность. Знал или нет Сталин об этих заметках по национальному вопросу, неизвестно: во всяком случае у него не могло быть сомнений, что Ленин разворачивает против него широкую кампанию, в результате которой он может лишиться многих, если не всех, своих постов. (Троцкому Ленин открылся, что «готовит бомбу» против Сталина на XII съезде партии.) Сталин боролся за свое политическое существование: при всем его могуществе в единоборстве с Лениным у него не оставалось шансов на победу. Он мог надеяться лишь на плохое физическое состояние вождя, на то, что он потеряет дееспособность прежде, чем успеет низвергнуть Сталина.

Дзержинский возвратился из второй поездки в Грузию в конце января 1923 г… На требование Ленина познакомить его с привезенными материалами Дзержинский уклончиво ответил, что передал их Сталину. В течение двух дней Сталина нигде не удавалось разыскать; когда его наконец нашли, он заявил Фотиевой, что может выполнить просьбу Ленина только после одобрения Политбюро, и поинтересовался, не сообщала ли она «Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?». Тут Фотиевой не пришлось краснеть, поскольку она сообщала Сталину все. Впоследствии Ленин высказал ей в лицо, что подозревает ее в измене¹⁸⁰. Ленин был абсолютно прав. По архивным материалам было установлено, что Фотиева, пренебрегая распоряжением Ленина об «абсолютной» и «категорической» секретности диктовок, аккуратно сообщала их содержание Сталину и некоторым другим членам Политбюро. [Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. С. 153. В благодарность за верную службу Сталин пощадил Фотиеву в 30-е годы в период чисток. Она пережила Сталина и скончалась в 1975 году.].

1 февраля Политбюро наконец уступило требованиям Ленина и вручило его секретарям материалы, собранные Дзержинским во время второй поездки. Ленин был не в состоянии сам читать и передал документы сотрудникам своего секретариата с точным указанием, на информацию какого рода им следует обратить внимание и доложить ему, как только закончат работу. Собираясь выступить на XII съезде против Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе, Ленин пристально следил за работой своих сотрудников: по свидетельству Фотиевой, в феврале 1923 г. грузинский вопрос занимал его больше всего¹⁸¹. Отчет секретариата был представлен Ленину 3 марта. Ознакомившись с ним, Ленин тотчас принял сторону грузинской оппозиции. 5 марта он послал Троцкому записку по национальному вопросу с просьбой взять на себя защиту грузинских коммунистов перед ЦК. «Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив»¹⁸².

В тот же самый день, 5 марта, после того как Ленин расспросил Крупскую о подробностях телефонного разговора, который ему довелось слышать, она рассказала ему о случае, имевшем место в декабре прошлого года¹⁸³. Ленин немедленно продиктовал следующую записку:

«Уважаемый т. Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». [Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329–330. Ленин не употреблял в обращении к своим товарищам эпитет «уважаемый», и это в данном случае означает, что он перестал считать Сталина своим соратником. Как мы видим, Ленин не предполагал «разрывать все личные и товарищеские отношения» со Сталиным (как утверждал впоследствии Троцкий (напр.: Портреты. С. 42)), если только он не принесет извинений — Сталин извинения принес.].

Крупская тщетно пыталась остановить Ленина от этого шага, убедить не посылать письма — оно было персонально вручено Сталину Володичевой 7 марта, а копии отданы Каменеву и Зиновьеву¹⁸⁴.

Сталин спокойно прочел его и написал ответ (впервые опубликованный в 1989 году), который можно лишь с большой натяжкой считать извинением. Утверждая, что он не хотел наносить оскорблений, а просто напоминал Крупской о ее ответственности за здоровье Ленина, он заключает: «Если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен 'взять назад' сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего, собственно, от меня хотят». [Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199. По словам Марии Ульяновой, здоровье Ленина ухудшалось столь стремительно, что он уже не мог прочесть «извинений» Сталина (там же).].

На следующий день Ленин продиктовал еще одну записку — ставшую последней в его жизни, — адресованную лидерам грузинской оппозиции (копии Троцкому и Каменеву), где сообщал, что следит за их делом «всей душой», «возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского» и готовит выступление по этому вопросу¹⁸⁵.

Перед Сталиным встала реальная угроза политической смерти. Если учесть, что Ленин заговорил о разрыве, а Троцкий выступал в роли обвинителя, шансы Сталина сохраниться на посту Генерального секретаря были равны почти нулю. Все, однако, было не так плохо: врачи, наблюдавшие Ленина, с которыми генсек находился в постоянном контакте, сообщали, что состояние их пациента ухудшается с каждым днем. Поэтому Сталин решил тянуть время. 9 марта в «Правде» появилось краткое, без всяких объяснений сообщение о том, что очередной съезд партии, намеченный на середину марта, переносится на 15 апреля¹⁸⁶.

Эта уловка оправдала себя. Три дня спустя (10 марта) Ленин перенес сильнейший удар, в результате которого он лишился дара речи — до самой смерти, наступившей 10 месяцев спустя, он мог произносить