миллиарда долларов). К этой сумме он прибавил 30 миллиардов рублей золотом за «убытки, причиненные погромами, и моральный ущерб, нанесенный населению истязаниями и пытками», которые оценил в 30 миллиардов рублей золотом. Сюда же были приплюсованы «стоимость» эпидемий, снижения образовательного уровня и прочих бед, поразивших Россию со времени октября 1917 г., в результате чего общая сумма, которую Москва могла бы стребовать с союзных держав, достигла 185,8 миллиарда рублей золотом (92,2 миллиарда долларов). Пилявский полагал также, что Россия имела право требовать компенсацию за неудачу в попытке присоединения Константинополя, а также за не в ее пользу решенное установление границы с Польшей, но определенной цифры не привел165. Абсурдные эти претензии так никогда и не были высказаны; Ленин рекомендовал изучить вопрос более внимательно, а всю относящуюся к нему документацию уничтожить166. [Во время своего закрытого доклада Девятой партийной конференции (сентябрь 1920) Ленин потешался над «чудаками» во Франции и Англии, которые «все еще надеются получить обратно» миллиарды, потерянные ими в России. (Исторический архив. 1992. № 1. С. 15).]. Ввиду всех этих обстоятельств любое сближение с Советской Россией должно было производиться постепенно, окольными путями; остановились на торговле. В ее эффективность бесконечно верил Ллойд Джордж: «Как только мы начнем торговать с Россией, — предрекал он, — коммунизм исчезнет»167. Британские «эксперты» предвкушали, какие огромные и все возрастающие экономические преимущества получит Запад от такой политики: согласно их оценкам, импорт русских зерновых, леса и льна снизит мировую стоимость этих товаров и вынудит США урезать цены на зерно168. В декабре 1919-го и в январе 1920 г. союзные державы достигли в Париже соглашения о прекращении интервенции и восстановлении нормальных экономических отношений с Советской Россией169. Однако и их следовало начинать с умом, поскольку до тех пор, пока вопрос с задолженностью России не был урегулирован, советские ценности по пересечении ими границы могли быть арестованы кредиторами. Поэтому союзные державы решили начать торговлю не с советским правительством, а с российскими кооперативами. [Представление о том, будто советские кооперативы имели свободу действия и потенциально являлись хорошими партнерами в торговле, было, по-видимому, распространено историком Bernard Pares и E.F.Wise, высшим британским представителем в Высшем экономическом совете в Париже (см.: Pares В. My Russian Memoirs. London, 1931. P. 562; Ullman R.H. The Anglo-Soviet Accord. Princeton, 1972. P. 11).]. Из разговоров с их главами, в том числе с главой русских кооперативов за границей Александром Беркенхаймом, они выяснили, что организации эти «аполитичны». Парижское бюро русского кооперативного движения заявляло, что у них в России 25 миллионов членов и огромные запасы зерна для экспорта. 16 января 1920 г. союзники согласились войти в торговые отношения с русскими кооперативными организациями, при условии, что подобный шаг не подразумевает дипломатического признания государства.
В действительности советские кооперативы, конечно же, не были свободны в своих действиях, поскольку весной 1919 г. их национализировали и интегрировали в государственную экономику; управляющий их орган, Центросоюз, стал одним из отделов в правительственном аппарате. Даже ту небольшую долю независимости, какую им удавалось сохранить, они утратили 27 января 1920 г., когда, предвидя ту полезную роль, которую они могли сыграть в установлении отношений с Западом, Ленин набросал декрет, помещавший их под полный контроль Компартии170. Месяц спустя Красин уже отправился в Западную Европу вести переговоры как глава Центросоюза. На самом же деле он представлял советскую внешнеторговую организацию, Внешторг, — по словам Радека, «Красин должен был поехать в Лондон в Троянском коне»171. Маскировка помогла западным предпринимателям осуществить свое желание и возобновить торговые отношения с Россией, не ломая голову над больным вопросом российских иностранных долгов.
Осуществляемая под покровом прямого вымысла и деликатных умолчаний деятельность большевиков стала приносить вполне реальные плоды. Весной 1920 г. Британия начала экономические переговоры с Москвой. Война с Польшей и прочие помехи заставили отложить подписание торгового соглашения до апреля 1921 г. Тем временем (в мае 1920 г.) Швеция и Германия подписали соответственные документы с Москвой. Это были первые договоры о коммерческих операциях между Россией и западными державами. США отменили запрет на частную торговлю с Советской Россией в июле 1920 г. Их примеру последовало большинство государств Европы.
С точки зрения архитекторов внешней политики Советской России, четыре страны представляли особенный интеpec: Великобритания, США, Франция и Германия. Главные приоритеты были отданы отношениям с Германией.
По причинам как экономическим, так и политическим Франция оставалась самым непримиримым врагом большевистского режима. У нее имелись самые большие инвестиции в России, потому она сильнее всех пострадала от национализации и отказа большевиков возвращать долги. Она желала установления там правительства, которое возместило бы эти потери. Франция одновременно желала, чтобы дружественная Россия уравновесила в Европе Германию, чьих реваншистских устремлений она весьма опасалась. Отказ США вступить в Лигу Наций и дать совместно с Британией обещание ограждать Францию от агрессии заставил последнюю почувствовать себя слабой и незащищенной. Для того чтобы компенсировать эту уязвимость, Франция проводила политику жесткой непримиримости в отношении Веймарской республики и создавала cordon sanitaire между Россией и Германией. Такая политика оказалась чрезвычайно близорукой, поскольку ослабляла прозападное правительство Германии и толкала большевиков и немецких националистов в объятия друг другу. Москве от Франции нечего было ждать.
США, мало вовлеченные в политическое соперничество в Европе и не много потерявшие вследствие советской экономической политики, [Общие потери США в России составили 223 миллиона долларов (Dennis A. The Foreign Policies of Soviet Russia. P. 457)] относились к коммунистической России как к государству вне закона и отказывались иметь с нею официальные отношения. В августе 1920 г. госсекретарь США Бейнбридж Колби дал формальное пояснение, почему Соединенные Штаты не могут признать «теперешних правителей России в качестве правительства, с которым возможно поддерживать отношения, свойственные дружественным государствам». Причиной явились не возражения против советской политической или социальной системы, но то, что режим «нарушал любое правило или соглашение, лежащие в основе самой структуры международного права». Его вожди «часто и открыто похвалялись, что намереваются подписывать соглашения и взаимные обязательства с иностранными державами, но не имеют ни малейшего намерения соблюдать таковые обязательства или выполнять таковые соглашения». Они, кроме того, заявляли, что «само существование большевизма в России, поддержание его власти, зависит и будет продолжать зависеть от того, произойдут ли революции в остальных великих цивилизованных странах, включая США, которые свергнут и уничтожат их правительства и установят на их месте большевистскую власть. Они заявили со всей определенностью, что намереваются использовать любую возможность, включая, разумеется, и дипломатические службы, чтобы способствовать развитию таких революционных движений в других странах»172. Тем не менее Вашингтон не возражал против частных торговых сделок с советским правительством, и таковые оказались в 1920-х весьма значительными.
Английскую политику в отношении Советской России с того момента, когда Британия устранилась от участия в гражданской войне, и вплоть до своей отставки в октябре 1922 г. определял Ллойд Джордж. К несчастью, премьер-министр крайне мало знал об этой стране: для иллюстрации его невежества можно привести в пример речь в апреле 1919 г., где он сообщал палате представителей, что Британия оказывает помощь не только генералу Деникину и адмиралу Колчаку, но и «генералу Харькову»173. Когда беспокойные белые перестали путаться под ногами, он вознамерился восстановить отношения с советским правительством и начать с торговли, что должно было принести Британии экономические выгоды и в то же время могло обуздать коммунистов.
Общественное мнение в Британии было резко антикоммунистическим по многим причинам, самой важной из них явилось самоустранение России из войны в 1917 г., стоившее Англии многих жизней. Британская пресса, возглавляемая газетой «Times», уделяла большое внимание творимым большевиками зверствам. И министерство иностранных дел, и военное министерство выступали против сближения с Советской Россией. Однако Черчилль в то время оказался дискредитированным и утратил влияние. Его антибольшевизм воспринимался как личная мания; неудавшаяся интервенция высмеивалась как «личная война господина Черчилля»174. В феврале 1920 г. в палате представителей Ллойд Джордж
