чтобы реализовать проект, но и провели проектные исследования, которые могли принимать во внимание возражения от владельца каждого частного дома. Различие в приоритетах — централизованные предписания о нуждах государства и беспокойство отдельных граждан — говорит о многом. С английской стороны рассчитывают на окончание строительства высокоскоростной железнодорожной линии из туннеля к 2007 году. Может быть, его и закончат.
Как людям меланхоличным от природы, некоторым англичанам стало неловко от того, как обстоят дела со строительством этой ветки железной дороги под Ла-Маншем. Ведь надо такому случиться, что даже немудреное дело, такое как совместное строительство железной дороги, кончилось тем, что французы получили возможность бахвалиться превосходством своей инженерной мысли! Взглянув на этот факт с позитивной точки зрения, англичане могли бы поздравить себя с тем, что живут в стране, где государство не может поступать как ему заблагорассудится и переступать через гражданина. Напрашивается вывод: французы считают, что государство и есть народ, а вот в Англии государство — нечто иное: это «они».
Случись мне составлять список тех качеств англичан, которые впечатляют больше всего, — чудаковатая отрешенность, терпимость, здравый смысл, вздорность, склонность к компромиссу, глубоко заложенное в них ощущение своей политичности, — думаю, моих похвал больше всего удостоилось бы это чувство — «я знаю свои права». Приверженность к некоторым с таким трудом завоеванным свободам заложена очень глубоко. Это тот же дух, которым отличалась борьба за Великую хартию вольностей, Хабеас корпус акт, суд присяжных, свободу печати и свободные выборы. Герои этой борьбы, будь то политики Джон Хэмпден, Джон Пим, Джон Лилберн, Алджернон Сидни или Джон Уилкс, стоят в одном ряду с участниками кампаний, не боявшихся требовать свобод, которые в другой стране можно было получить лишь ценой всеобщей революции. Главное при этом, что если даже эту борьбу не выигрывали отдельные личности, победа в ней становилась следствием согласия государства примириться с борьбой этих отдельных личностей. В каждой схватке есть свои Робеспьеры, но в Англии государство с большей или меньшей неохотой сдерживало их.
Это устоявшееся свойство английских свобод, похоже, признал даже такой великий сторонник авторитарной власти, как Наполеон. На полях переведенной им работы Джона Барроу «Новая и беспристрастная история Англии с вторжения Юлия Цезаря до подписания Предварительного мирного договора 1762 года» он нацарапал: «За долгие годы король, несомненно, может присвоить больше власти, чем ему положено, он может даже воспользоваться своей властью, чтобы совершать несправедливости, однако крики народа вскоре превращаются в громовые раскаты, и король рано или поздно уступает». Когда попытки самого Наполеона присвоить верховную власть в Европе закончились неудачей в битве при Ватерлоо, он примерил это английское ощущение свободы на себя, сдавшись именно англичанам, потому что, как он выразился, «сдавшись любой другой державе союзников, я отдал бы себя на милость прихотей и воли монарха. Сдаваясь Англии, я отдаюсь на милость народа». Когда ему сказали, что английское правительство намеревается отплатить за это доверие, отправив его на остров Святой Елены, он пришел в ярость. «Я требую, чтобы меня приняли как английского гражданина, — заявил он. — Я прекрасно понимаю, что сначала не смогу получить права англичанина. Должно пройти несколько лет до получения права на постоянное проживание». От одной наглости просто дух захватывает.
Как одно из следствий этой английской зацикленности на частной жизни и индивидуализме, сформировался народ, который не так-то просто вести за собой. Они не верят увещеваниям, и чем дальше отстоят от столичной жизни, тем сильнее их упрямство. Жителям Восточной Англии, например, просто на все наплевать. Епископ Норвичский услышал такое наставление от своего предшественника: «Добро пожаловать в Норфолк. Если захотите вести кого-нибудь в этой части мира за собой, сперва выясните, куда они направляются. И шагайте впереди».
Такое впечатление, что веками на англичан воздействовал некий атавизм свободы. Благодаря ему появились философы Джон Локк и Томас Хоббс; последний дал английскому народу уверенность, позволившую быстро завершить революцию; свергнуть короля, а затем обезглавить его; заменять, когда понадобится, одну правящую династию другой; плодом его стала американская революция с ее замечательным требованием свободы для каждого. Он воспитал философов и экономистов Адама Смита, Джереми Бентама, Герберта Спенсера и Джона Стюарта Милля. Время от времени англичане демонстрировали, что могут не смешивать личную слабость личности (Уилкс, например, этот распутник с безобразной внешностью, относился к шотландцам с доходящей до ксенофобии ненавистью) и представляемое ими благородное дело.
Левеллеры, радикалы XVI века, превозносили мифические времена до того, как свободнорожденные англичане попали под ярмо «норманнского ига». Есть свидетельство, что задолго до вторжения норманнов существовала давняя традиция веры в силу закона и права личности и правление английских королей было не диктаторским, а совещательным. О приверженности англичан свободе свидетельствует свод законов Альфреда Уэссекского 871 года. Он не только признавал, что общество не может функционировать, если оно не в состоянии опереться на народ, у которого есть определенные обязательства («Всяк должен строго держаться присяги и обязательства своего»), в нем также присутствовала идея свободы каждого. «Ежели кто лишит свободы свободнорожденного, который без греха, то платит десять шиллингов. Коли побьет его, то выплачивает ему двадцать шиллингов». Привычка соблюдать законы укоренилась в англичанах настолько глубоко, что даже вторгшийся в страну в 1066 году Вильгельм Завоеватель лишь попросил своих новых подданных и дальше соблюдать законы короля Эдуарда Исповедника с внесенными им дополнениями.
Опровергая марксистское толкование истории, историк Алан Макфарлейн пишет, что в стране было чувство личной свободы задолго до Реформации, потому что право на частную собственность закреплено в английском законодательстве; а раз имущество можно было приобрести, то отношения основывались на договоре, а не на положении в обществе. А когда любой человек мог вполне свободно покупать и продавать землю, возникло и было закреплено в законе представление о правах личности, запечатлевшееся в сознании англичанина на века. По сравнению с жесткими феодальными и полуфеодальными классовыми структурами, сохранившимися в таких странах, как Франция, Англия изобрела для себя такую систему общественной организации, которая благодаря своей гибкости оказалась достаточно устойчивой, чтобы пережить самые различные потрясения. Несмотря на классовые стереотипы, в Англии на протяжении веков сохранялся значительный уровень перемен в обществе. В стране тоже хватало классовых протестов, начиная с крестьянского восстания под руководством Уота Тайлера в XIV веке и кончая движением чартистов в веке XIX. Но они проходили вполне цивилизованно по сравнению с кровопусканием, сопровождавшим подобные события на Европейском континенте.
Ко времени правления Тюдоров в экономическом, общественном и политическом плане Англия отличалась от остальной Европы, и не последнюю роль в этом сыграло то, что ее население было немногочисленным (составляя половину населения Испании и одну четверть населения Франции) и процветающим. Богатство росло на спинах овец: англичане превратились в главных поставщиков высококачественной шерсти в Европе, и один путешественник, глядя на богатство торговцев шерстью, с завистью пишет о «золотом руне» страны. Во время Столетней войны избавление Англии определил тот факт, что страна действенно подготовилась к ней, заложив еще не произведенную шерсть для финансирования превосходной армии. Родившийся в 1304 году великий поэт и гуманист эпохи Возрождения Франческо Петрарка писал: «Во времена моей молодости англичан считали самым робким из всех неотесанных народов, но сегодня это превосходные воины; после ряда их блестящих побед рухнула репутация Франции, и англичане, когда-то стоявшие ниже, чем даже несчастные шотландцы, предали царство французское огню и мечу».
Об этом периоде богатства свидетельствуют сотни больших домов, сохранившихся с тюдоровских времен. Может быть, и верно, что болезнью англичан стал снобизм, но барьеры между английскими классами никогда не были такими непреодолимыми, как это пытаются представить марксисты: в противном случае высшие классы или оказались бы перебиты, или вымерли бы много веков назад. На самом деле элита постоянно пополнялась свежей кровью, пробившей себе дорогу индивидуальным предпринимательством. В чем действительно преуспела Реформация, в частности, в связи с разграблением монастырей, так это в изъятии — иногда в буквальном смысле слова, когда монастырь изымался у Церкви и передавался какому- нибудь нуворишу, — представления о земной власти, основанной на авторитете Папы Римского, и замены его некоей моделью, главным в которой было свидетельство о том, что предпринимательство действенно.
