заключил Иоанна в тюрьму. Но и само это заключение Иоанна в тюрьму еще больше позорило Ирода пред всеми видящими и слышащими (о случившемся) и всеми посещающими тюрьму вследствие слуха (о пребывании в ней Иоанна); посему Иродиада преследовала его, т. е. в своем сердце питала бешенство на Иоанна и желала его убить, однако, не решалась. «Ирод бо», говорится, «бояшеся Иоанна, ведый его мужа праведна и свята» (Мк. 6:20). Боялся же Ирод Иоанна по причине высоты его добродетели, но Бога, от Которого происходят в людях добродетели, не боялся; но ни Иоанна он боялся по той причине, что он — праведник, хотя и сам знал, что он праведник и святой, но боялся его по причине народа, потому что они считали его Пророком, как говорит Матфей; ибо, как он сообщает, не только Иродиада, но и сам Ирод, желая убить Иоанна, боялся народа.
А то, что Марк говорит про Ирода, что тот «с удовольствием слушал Иоанна», должно пониматься в следующем смысле: как в отношении лекарств мы чувствуем горечь, но принимаем их, потому что рассчитываем получить от них пользу, так противоположное сему случается в отношении духовных наставлений: не поддающиеся им, хотя, правда, и наслаждаются ими, сущими по своей природе приятными, но не восприемлют их, замечая, что они являются препятствием для их порочных стремлений. Так что возможно, что сначала он его с приятностью слушал, так как и берег его, — говорит (Евангелист Марк), — и слушая его, многое исполнял (из его советов). Поелику же злу свойственно ненавидеть порицающих его, то когда по причине порицания у него родилась ненависть к Иоанну тогда все оное презрев, он стал единодушен с прелюбодейкой в ее кровожадном желании; желая уже и сам убить Иоанна, — о чем говорит Матфей, — он (однако) боялся народа, все потому что боялся бы какого–нибудь восстания, но боялся, что они его осудят, потому что почитали его за Пророка; потому что он знал, — так как ни от кого это не было скрытым, — превосходство добродетели и благодати в Иоанне, и уступая пред славою, которая высказывалась ему со стороны многих, боялся их осуждения, и гоняясь за их похвалой, притворствовал послушание и благоговение к Иоанну. Но Иродиада, будучи мудрой на то, чтобы делать зло, и от этой боязни освободила его и побудила на убийство, убийство такого характера, за которое, как она полагала, а лучше сказать — обманывала, он был бы свободен от порицаний (анэглитос); ибо негодуя и дыша убийством, она искала времени, чтобы пред многими (свидетелями) избежать повода для порицания, ив то же время привести в дело свое бешенство на Крестителя и Пророка. Итак, «когда настал», как говорит (Марк), «удобный день», т. е. удобный для махинации убийства, когда Ирод, по случаю своего дня рождения, давал пир и весь народ собрался, и все затем возлежали за столами, вошла в общую их среду, умышленно посланная ею ее дочь, и эта девица плясала пред глазами всех, и угодила и всем прочим и Ироду. Потому что как бы она могла не угодить Ироду, будучи ее дочерью и ею представленная и бесстыдно танцевавшая? И этот бесстыдный танец до такой степени покорил распутного царя, что он оказал отроковице: «Проси у мене, егоже аще хощеши, и дам ти; и клятся ей, яко егоже аще попросиши у мене, дам ти, и до полцарствия моего». Вышла же эта бесстыдная девица к своей матери и учительнице оных непристойных прыжков и изгибов, возвестила ей о том, что царь связал себя клятвой и просила указания, что ей просить; сразу же получила ее наставление и ревностным образом согласилась на это, и с усердием вернулась к царю, и не краснея выпалила свою просьбу: «Хощу», говоря, «да ми даси абие (тотчас же) на блюде главу Иоанна Крестителя». Итак, выходит, что этого бесстыдно просила та девица; а этим прелюбодейка освободила, как ей думалось, царя от порицания за убийство Крестителя и Пророка, Видишь, — говорит, — из–за уважения к клятве, а не из ненависти к праведнику, должно было совершить это убийство. «Прискорбен же быв царь; клятвы же ради и за возлежащих с ним не восхоте отрещи ей»; посему послав, обезглавил Иоанна в темнице, и принесена была глава и дана девице.
Увы, причиной каких зол является погоня за славою! Не мог убить по причине народа, а, вот, убил по причине совозлежащих (гостей); опечалился же он не от иного чего, как — от мысли, что многие перестанут уважать его: потому что царь попал в весьма стеснительное положение: если убьет Праведника, подвергнет себя порицанию за убийство; а если не убьет, окажется клятвонарушителем; клятва произошла на основании гордости; страх же преступить клятву — также на основании славолюбия; убийство же в целях ненарушения клятвы — также ради славы; весь пир затеяло тщеславие. Прекрасно, следовательно, Господь говорит в Евангелиях: «Како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще, и славы, яже от единого Бога, не ищете?» (Ин. 3:44). Потому что и Иудеи ища таковую славу от людей, отвергли веру в Него; Главу всех бывших у них Пророков отсекли, убив Исполнение Пророков — Христа. Таковы — дела царя, которым царствовали прелюбодейные и пляшущие женщины; это — чем он был заколдован и чем угождался, и ради чего продал и предал царство, и дошел до такого дела! Подобным чем–то страждет и наш ум, братие: ибо он был поставлен от Бога царем и самодержцем над страстями, но когда сам он услаждается ими, тогда отводится в неуместное рабство и к совершению неуместных поступков, и таким образом всякий из поработивших себя греху и страстям, будучи мучим и утесняем своею обличающей совестью, сначала как бы запирает ее, как Ирод заключил Иоанна, — не желая слушать ее; затем ни слов, написанных для противодействия греху и излагающих образ всякого доброделания, он не допускает до своего слуха; когда же окончательно окажется в руках беззаконно–сожительствующей с ним Иродиады, т. е. грехолюбивой воли, — тогда и врожденное в нем начало благодати, я имею в виду — совесть его, он совершенно умерщвляет, подавляя в себе ее голос, не веруя и противореча боговдохновенному Писанию, игнорируя Слово Божие и противясь ему, как Ирод — Иоанну. Но и с противящимися истине Благочестия (Православия) [195] сбывается подобное же, лучше же сказать — они делают подобное. Потому что постыждаемые Пророками, Апостолами и Отцами, которых мы приводим, они сначала как бы запирают их в книгах, говоря: оставьте их там лежать, и пусть никто ими не пользуется и не ссылается на них; в этом они оказывают непослушание даже Господу, говорящему: «Испытайте Писания и в них обрящете жизнь вечную» (парафр. Ин. 5:39). Затем Иродиадой, т. е. своим тщеславием, настроенные и приведенные в еще худшее состояние, они эти священные слова представляют как бы «на блюде» заколотыми, — убивая их своими собственными комментариями, на радость и в то же время гибель согласующихся с ними.
Итак, Ирод является примером всякой порочности и нечестия; а Иоанн — столбом всякой добродетели и благочестия. Потому что Ирод является полнотою греха, твердыней нечестия, орудием беззакония, человеком подлинно плотским, как по плоти живущий и мыслящий; Иоанн же — верх всех от века богоносных (Отцев), светлая сокровищница дарований Духа, символически наименованный по Божественной благодати, обитель всякого благочестия и добродетели. Итак, сегодня нам предлагаются два образа, которые весьма–весьма противоположны и непримиримы друг в отношении друга: из которых первый — представляется связанным с небольшой и кратковременной радостью и почетом для избравших сей образ жизни, сменяется же он затем на бесчестие и скорбь нескончаемую и нестерпимую; другой же — от приверженных этому образу жизни требует труда на короткое время, но затем дарует им славу и наслаждение божественное и неизреченное, и истинное и вечное. Так что, — если по плоти живем, по подобию плотского Ирода, — то умрем, как говорит Апостол (Рим. 8:13); если же действием Божественного Духа, сообразно Иоанновой ревности, мы будем противостоять дурным плотским вожделениям и деяниям, то будем жить во веки. Конечный результата жизни по духу ныне сокровен с Христом в Боге и еще не всем явлен; когда же будет явлен, мы будем подобными Ему, наследниками Божиими, сонаследниками Христу, получив оные вечные и нетленные блага, которых ни глаз не видел, ни ухо не слышало, ни на сердце человеческое не всходило, потому что они — выше слуха и зрения и мысли; для живущих же по плоти приятности не только — тленны и временны, но и до такой степени незначительны и жалки, что сравниваются с какими–то рожками и свиной пищей.
Итак, если, предположим, и эти блага (которыми услаждаются живущие по плоти) также были бы вечными, все же им следует предпочитать оные блага (которые связаны с жизнью по духу), как блага вне всякого сравнения более превосходные; если же, как и оные, так и эти блага, были бы великими и чудесными, все же, поскольку они временны, а те вечны, следует, опять же, отдать предпочтение тем благам, которые вечны. Поскольку же оные блага вечны и несравнимы, а эти — и негодны и временны, то предпочтем, братие, низменным и тленным — постоянные и неизреченные и небесные блага; как и следует, пройдем мимо того, что и само пробегает мимо нас, хотя бы на малое время это и льстило нашей чувственности; будем стремиться к будущим благам, как благам пребывающим и никогда не пропадающим; будем бежать от уподобления Ироду; потщимся, по силам, подражать Предтечи благодати, и особенно из всех — мы, у которых жизнь монашеская, у которых образ жизни отличен от мирских нравов и вещей и как– то приближается к пустыннической и отшельнической жизни Пророка и Крестителя, который предведя, как
