Милосердные сестры

предписана полная реанимация на случай приостановки сердца. Кажется, все, – облегченно вздохнула Кристина. Слава Богу! – Миссис Томас замужем. Имеет двоих детей и нескольких внуков и внучек. Я кончила. – Она перевела дух.

– Мисс Билл, – спросила Эвелин, – не могли бы вы сказать мне, имеется ли в ее карте документированное доказательство распространение опухоли на прочие органы?

– О, да, извините. Я пропустила целую страницу. Там был отчет рентгеновского обследования. На прошлой неделе была получена радиоизотопная сканограмма ее печени. Рентгенолог написал буквально следующее: 'Множественные дефекты наполнения, типичные для данного типа опухоли'.

– Когда в последний раз вы представляли нам на рассмотрение своих пациентов?

– У меня был только один пациент. Почти год назад. Миссис Томас мой второй случай. – «В тот раз было совсем по-другому, – подумала она. – Тогда было гораздо легче, не то, что сейчас». Она почувствовала, что не может больше стоять, и машинально огляделась в поисках стула.

– Благодарю вас за звонок, – сказала Эвелин, – и за вашу прекрасную характеристику больной. Региональный контрольный комитет 'Союза ради жизни' рассмотрит ваш случай и свяжется с вами в течение ближайших двадцати четырех часов. А тем временем, как вам должно быть известно, вы не вправе предпринимать каких-либо самостоятельных действий.

– Я понимаю.

– Да, вот еще что, мисс Билл, – прибавила Эвелин. – Как зовут врача вашего пациента?

– Ее врача?

– Да.

– Доктор Хатнер. Уоллас Хатнер, начальник хирургического отделения.

– Спасибо, – сказала Эвелин. – Мы вам позвоним.

Глава III

Дэвид Шелтон принялся нетерпеливо барабанить пальцами по подлокотнику кресла, потом решил полистать 'Американский хирургический журнал' трехмесячной давности. Его возбуждение от предвкушения обхода в компании с Уолласом Хатнером несколько спало после почти сорокапятиминутного ожидания. Хатнер, должно быть, столкнулся с непредвиденным затруднением в операционной.

Какое-то время Дэвид ходил взад-вперед по безлюдной раздевалке, закрывая двери шкафов. Как ни странно, но это помогло немного успокоиться, хотя сорок пять минут в пустой комнате, где обычно переодевались хирурги, никак не вписывались в его сценарий проведения вечера.

Решив, что Хатнер забыл о нем, он снял костюм, в который облачился по случаю такого события, и надел зеленый хирургический халат, потом закрыл чехлами свои поношенные ботинки из мягкой кожи и убрал внутрь черную пластину заземления. Он хотел было переобуться в новые парусиновые ботинки, предназначавшиеся для работы в операционной, но отказался от этой мысли, опасаясь, что новая пара может создать впечатление (впрочем, вполне правдоподобное), будто бы он в последнее время не слишком часто бывал на операциях.

Ритуал переодевания немедленно и положительно сказался на его неустойчивом боевом духе. Надев бумажную маску и зажим для волос, Дэвид принялся беззаботно напевать 'Девушку из Макарены' – песню о появлении на арене Мехико матадора, готового сразиться с быком, – мелодию которой он впервые услышал много лет назад.

Поймав себя на том, что он поет, Дэвид громко рассмеялся. 'Шелтон, ты определенно не в себе. Похоже, что ты собрался удалять аппендикс через задницу'. Остановившись перед зеркалом, он убрал выбившиеся пряди волос под шапочку и вышел в коридор.

Хирургическое отделение Диккенсона, названное в честь первого главного хирурга больницы, состоявшее из двадцати шести палат и комнат без окон, занимало весь седьмой и восьмой этажи восточного корпуса. Настенные часы, попадавшиеся на каждом шагу, служили единственным намеком на то, что за пределами больницы течет жизнь. В смысле окружающей среды, политики, социального порядка, даже языка хирургическое отделение представляло собой мир внутри мира.

Будучи студентом-медиком, даже еще раньше, Дэвид мечтал стать частицей этого мира. Он любил мягкие звуки работающих машин и приглушенные голоса, эхом раздававшиеся по коридорам, многочасовое напряжение трудной операции, секунды стремительных действий, когда борьба шла в прямом смысле не на жизнь, а на смерть. И вот, второй раз в его жизни, мечте суждено воплотиться в жизнь.

Обозревая коридор, выложенный паркетом из липы, он заметил признаки активности только в двух операционных. Остальные были вычищены и подготовлены к приему первых больных утренней смены, и там не горел свет.

Дэвид загадал, что Хатнер, вероятно, находится в зале справа, – и проиграл самому себе уик-энд в Акапулько с Мерил Стрип.

– Я могу вам помочь? – встретила его в дверях другой операционной дежурная сестра в широком халате, который не в состоянии был скрыть ее мощную, как у защитника в американском футболе, конституцию. Бирюзовые глаза из-под косынки в цветочек глядели на него изучающе.

Держись уверенно, сказал себе Дэвид. Изобрази неподдельный ужас от того, что тебя не узнали. Он пытался подобрать какой-нибудь грозный ответ, когда Хатнер, склонившийся над столом, поднял голову и проговорил:

– А... Дэвид, добро пожаловать. Эдна, это доктор Шелтон. Помогите ему, пожалуйста, встать... вон там, позади доктора Брюстера. – Он кивнул в сторону врача, стоявшего по другую сторону операционного стола.

Дэвид ступил на подставку для ног и взглянул на сделанный надрез.

– Все началось с простого шва при кровоточащей язве, – пояснил Хатнер, не подозревая или по крайней мере не признавая, что он задерживается с обходом, – когда мы проникли внутрь, но я, тем не менее, решил довести до конца резекцию половины желудка и анастомоз по Билроту.

Дэвид обратил внимание на то, в каком порядке Хатнер произнес местоимения, и решил подумать об этом на досуге.