прорвались сквозь удушающий слой страха. Его голос зазвучал резко, и слова слились в скороговорку. – Это добротная, разумная, клиническая оценка. Ради этого и существует врач. Побойтесь Бога, я никогда не настаивал на отключении респиратора или прописании чего-нибудь летального больному.
– Никогда? – в голосе Докерти послышалось недоверие.
– Черт возьми, лейтенант! – взорвался Дэвид. – С меня хватит ваших инсинуаций! – Он совершенно забыл об окружающих. – Если вы хотите меня в чем-то обвинить, обвиняйте! Но когда будете обвинять, объясните, почему именно я постоянно твердил во время реанимации, что тут что-то не так. Почему именно я потребовал определить содержание ка... – слово замерло на его устах. Он все понял еще до того, как заговорил детектив, понял, на что тот намекал, и со злости прошипел: 'Черт!'
– У меня была возможность, доктор Шелтон, перекинуться парой слов с вашими коллегами и сестрами, которые находились вместе с вами в палате Шарлотты Томас. Как и вы, они тоже были обеспокоены тем, что тут что-то не так. Очевидно, проблема и другим, помимо вас, была ясна, поскольку они обратили на нее внимание. Потребовали бы они, как вы, анализа крови этой женщины, мы никогда не узнаем, поскольку вы сделали это. По крайней мере, в отношении калия.
– И вы пытаетесь сказать, что я сделал это, чтобы отвести от себя подозрения, чтобы никто не мог подумать ни о каком морфине? – Докерти молчал. – Это же смешно! Это самое настоящее безумие! – вскричал Дэвид.
– Доктор Шелтон, – спокойно произнес Докерти. – Пожалуйста, возьмите себя в руки. Я никого ни в чем не обвиняю.
– Пока, – бросил Дэвид.
– Простите?
– Ничего. Вы кончили со мной?
– Да, спасибо, – поблагодарил Докерти, снова принимаясь механически вести дознание. Направляясь к своему месту, Дэвид заметил Уолласа Хатнера, который сидел и взирал на него холодными металлическими глазами. Невольно он вздрогнул.
Докерти посовещался с доктором Армстронг и вызвал Дороти Дельримпл. Старшая медсестра отделения отделилась от сиденья и принялась подниматься со стула то одним боком, то другим, как тугая пробка из бутылки. Встав со стула, она заскользила по проходу с парадоксальной грацией. По-женски она поздоровалась за руку с Докерти, затем уселась на дубовом стуле и улыбнулась, давая понять, что готова отвечать.
Докерти интересовал внешний вид Шарлотты Томас за день до смерти.
– Сестры обычно делают записи в конце каждой смены, – пояснила Дельримпл. – Следовательно, записи вечерней смены второго октября не проводилось вплоть до смерти пациентки. Однако сестра, которая присматривала за миссис Томас в тот вечер, мисс Кристина Билл, зашла к ней в семь часов, приблизительно за два часа до ее кончины. Ее замечательная запись свидетельствует о том, что больная находилась... позвольте, я процитирую: 'в здравом уме, ориентирована и менее подвержена депрессии, чем накануне'. Мисс Билл далее пишет, что 'параметры ее жизненно важных функций – пульс, дыхание, температура и давление крови – находятся на стабильном уровне'. Дельримпл повернула свои массивные плечи и голову в сторону аудитории и посмотрела туда, где сгруппировались сестры. – Мисс Билл, – громко спросила она, – вы ничего не хотите добавить к тому, что я сказала лейтенанту?
Кристина, которая была совершенно подавлена импульсивным выступление Дэвида, не слышала ее. Только сутки назад она узнала о том, что в теле Шарлотты обнаружили морфин. Информация поступила по телефону от Пег, сестры, которая просила ее дать оценку Шарлотте Томас.
– Кристина, я хочу, чтобы ты была в курсе всего, что происходит здесь, но не хочу излишне беспокоить тебя, – сказала эта женщина. – Завтра вечером, как я узнала, будет проводиться нечто вроде расследования. Там будет полицейский. Однако, наша сестра, Джанет Поулос, успела просмотреть твои записи в карте больного. Там ничего такого нет, считает она, что могло бы бросить на тебя тень подозрения. Мы убеждены, что расследование будет недолгим и бесплодным, и что смерть Шарлотты Томас отнесут на счет кого-то, чье имя и мотивы преступления останутся нераскрытыми. Все операции 'Союза' в нашей больнице прекращаются на неопределенное время, но не пройдет и нескольких дней, как об этом деле все забудут. Тебе совершенно ничего не грозит... поверь мне, пожалуйста.
Кристина, плотно сжав губы, уставилась в золотисто-голубой купол, когда Дельримпл обратилась к ней.
Поодаль от Кристины сидела Джанет Поулос, сжавшись в комок от предчувствия, что Кристина вот-вот вскочит на ноги, сознается в содеянном и, рыдая, раскроет единственное известное ей имя сестры по 'Союзу': Джанет. Господи, самое время звонить Георгине. Она-то уж точно знает, как поступить.
Взгляд Джанет скользнул мимо Кристины туда, где сидела Анджела Мартин; ее холодные голубые глаза устремлены на сцену внизу, золотистые волосы, как всегда, уложены безукоризненно. Эта женщина всегда остается совершенно невозмутимой. Даже если бы Кристине Билл было известно ее имя – Джанет не сомневалась, что и в этом случае она сохраняла бы олимпийское спокойствие: Находясь в 'Союзе' почти десять лет, они только совсем недавно узнали друг друга ближе и стали лучшими подругами, деля радости и маленькие удовольствия Сада и рассуждая о той таинственной женщине, которая свела их вместе.
Джанет оглядела зал, подумав, а не имеет ли Георгина другие глаза и уши, помимо Лилии и Гиацинты. Вполне возможно, подумала она. По телефону это был только тихий шепчущий женский голос, но Джанет, всегда впечатляла ее холодная логика и безбрежные источники информации. Благодаря ей Сад постоянно разрастался – как в других медицинских заведениях, так и в самой бостонской больнице. Как никак, а любой член Союза мог всегда превратиться в потенциальный цветок. Георгина твердо верила в это. Но принцип обоих движений всегда оставался незыблемым: сестра с больным остаются наедине в палате. Может быть, она поспешила с Билл, однако эта женщина редко ошибается, и Джанет отчаянно хотелось поскорее убедиться в этом.
Обессиленная, Джанет откинулась на спинку кресла и постаралась сосредоточиться.
– Мисс Билл? – снова произнесла Дельримпл, Уинни Эджерли толкнула в бок Кристину. – Я спросила, не можешь ли ты добавить что-нибудь к сказанному лейтенантом.
Кристина проглотила комок, подкативший к горлу. Она попыталась что-то произнести, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Она откашлялась и впилась ладонями в подлокотники.
– Извините, – через силу проговорила она. – Нет, мне нечего добавить.
