не хватает последних десяти страниц. Он даже не удивился, только пожал плечами и отправился принимать душ, второй раз за день. Включая кран, он услышал, как звонит телефон.
Дэвид выскочил в коридор, чуть не упав, и влетел в комнату.
– Эй, где ты была? – тяжело дыша, спросил он. – Я волнуюсь. Я даже толком не знаю, в каком городе ты находишься.
– Дэвид, это доктор Армстронг. Ты здоров?
– А? – О, черт возьми. – Извините, доктор Армстронг. Да, я в полном порядке. Я ждал звонка от Лорен и... о... эта женщина, которую я...
– Дэвид, отдохни немного. Хочешь, я перезвоню потом?
– Нет, нет, я чувствую себя прекрасно. Правда. – Не отрывая трубку от уха, он протянул руку и, взяв со стула хирургические брюки, натянул их одной рукой. Потом, вздохнув, опустился на кровать. – Если говорить начистоту, то у меня паршивое настроение. Сначала полчаса я жду, а следующие полчаса соображаю, чего же я жду.
– Но ты не?.. – многозначительно спросила она.
– Нет, исключено, – ответил он, улыбнувшись. – Ни капли и ни таблетки. Я сказал вам вчера, что возврата к старому нет. – По правде говоря, искушение снова вступить на скользкую дорогу у него было, пусть мимолетное, но было. Эти секунды искушения заканчивались быстро, но после стольких лет привычки к наркотикам любые ощущения подобного рода несли с собой страшную опасность.
– Хорошо. Рада слышать это, – сказала Армстронг. – Очень жаль, что ты так долго возвращался к нам.
– Да, я все понимаю, – сухо вставил он, надеясь, что она не потребует от него неприятных объяснений в свете последних событий в больнице, которые касались не только его, но и ее. – Есть какие-нибудь новости?
– Ничего особенно важного. Наш друг, лейтенант, с воскресенья не оставляет нас в покое. Он регулярно сообщает мне или Эду Липтону, что находится на территории больницы. Вот, собственно, и все.
– Вы знаете, вчера я случайно столкнулся с мисс Дельримпл и попросил у нее копию карты Шарлотты Томас. Мне подумалось, что изучая ее, я мог бы что-то обнаружить.
– И мисс Дельримпл отдала ее тебе?
Дэвид не уловил повышенного интереса в ее голосе.
– Нет. Она отдала бы ее мне, но у нее этой карты больше нет. – Вкратце он пересказал разговор с Дотти Дельримпл и содержание последующего звонка Хатнеру.
– Выходит, – после непродолжительной паузы сказала она, – коршуны кружат над добычей.
Дэвид усмехнулся, представив себе эту картину.
– Кружат и выжидают. Я чувствую себя чертовски беспомощным. Я хочу что-то сделать, чтобы доказать им, что я еще жив и готов драться, но у меня нет даже палки под рукой, чтобы отогнать хищников.
– Понятно, – проговорила она. – Будь я на твоем месте, то тихо сидела бы и ждала. Будь что будет.
– Пожалуй, вы правы, доктор Армстронг, но, к сожалению, пассивность никогда не была моей сильной стороной. Если не я, то кто разберется во всем этом беспорядке.
– Я, Дэвид.
– Что?!
– Я тебе говорила, что сделаю все, что в моих силах.
– Я помню.
– Так вот, у меня есть друг в отделе кадров, который работает у нас на компьютере, проверяя тех, у кого раньше были осложнения с психикой, наркотиками или отсидками в тюрьме. Ну, что ты на это скажешь?
– Отличная мысль! – оживился Дэвид. – Как насчет того, чтобы проверить тех, кто последнее время работал в агентстве Шарлотты Томас?
– Можно попробовать.
– А также выпускников ее школы медсестер. И... и активистов, поддерживающих права больных... их право на добровольный уход из жизни...
– Эй! Остынь, Дэвид! Не будем пороть горячку. Ты останешься там, где я могу с тобой связаться, и подавляешь в себе импульс саморазрушения. Я занимаюсь остальным, так что не беспокойся. Ты возвращаешься на работу?
– Завтра. Завтра начну действовать. Это лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды. Спасибо вам. Мне теперь будет легче работать, зная, что хоть что-то делается.
– Что-то делается, – эхом отозвалось в трубке.
Маргарет Армстронг положила трубку на рычаг и сквозь приоткрытую дверь офиса взглянула на больных, ожидающих приема... человек десять с проблемами различной сложности, которые почти наверняка будут ею решены. Даже по прошествии стольких лет она изумлялась собственным возможностям.
Она понимает теперь. У нее есть знание и власть, и она многое понимает. Но как в то время она могла знать, что правильно, а что неправильно? Она продолжала оставаться девочкой... всего лишь пятнадцатилетней девочкой.
