катаньем.
Зубрилин решил поговорить с капитаном начистоту. Застав его в кабинете одного, замполит сказал:
— Я вижу, что вы избегаете меня.
— Вы не ошиблись, — холодно сказал Омаров и прищурил злые глаза.
— История с агрономами?
— Не только. Но и она тоже. — Омаров был откровенен.
— Что же дальше? — спросил Зубрилин, чувствуя, как неприязнь к этому жестокому себялюбцу заполняет его.
— Я не могу освободить вас от работы, Зубрилин. Это дело политического управления. Но вы должны сами понять…
— В отставку я не пойду, — сказал, начиная злиться, Зубрилин. — Скорее, вы.
— Как угодно, — равнодушно ответил Омаров. — Я вам поручил Май-Урью. Может быть, вы уедете туда? Зимой в управлении не так уж много дела для вас.
— Зимой я буду в совхозах, капитан, — сказал Зубрилин. — Судьба снабжения во многом зависит от их работы. Не миную, конечно, и Май-Урью, побуду там. Но позже мы еще вернемся к этому разговору. Мне многое не нравится в вашей работе, в вашем поведении, в отношении к людям. Вы совсем забыли, что служите у народа, для народа.
— Представьте, мне тоже многое не нравится в вас. Интеллигентская мягкотелость, потакание либерализму. И это в военное время!
Он замолчал, давая понять, что разговор окончен.
Зубрилин ушел, помрачнев. В тот же день он направился в политуправление треста и рассказал о своих отношениях с капитаном Омаровым.
— Что думаешь делать? — в свою очередь спросили его, не вдаваясь в разговор о личности Омарова. Капитана хорошо знали.
— Поеду по совхозам, — сказал Зубрилин.
— Правильно, помоги людям на месте.
— Прежде чем уехать, я хочу попросить вас… У меня есть некоторые подозрения. Я имею в виду Дымова, Дмитрия Степановича Дымова. Проверьте, пожалуйста. Дело в том, что…
В ту метельную и злую зиму Виктора Николаевича Зубрилина видели в Катуйске, Мылге, Айчане, Ильгене. На машине, на лошадях, оленях и собаках ездил он по бескрайним просторам Колымского нагорья, изучал работу совхозов, помогал директорам готовить технику, людей, материалы, чтобы встретить весну.
Вместе с ним, надолго простившись с кабинетом, всю зиму колесил агроном Руссо. Сперва он с трудом переносил тяжелое путешествие, охал, жаловался на неудобства, но потом втянулся в жизнь на полозьях и даже обнаружил в этом свою прелесть. Он тоже работал, помогал агрономам опытом, эрудицией, проводил в совхозах курсовые занятия, консультации, рассказывал об опыте других хозяйств. Словом, нашел себя в этом путешествии.
В конце февраля автомобиль довез Зубрилина и Руссо до самого отдаленного пункта трассы. Они покинули теплый кузов машины и пересели на хрупкое сооружение из полозьев и планок, запряженное девятью лохматыми собаками.
— Куда теперь? — спросил агроном. — Кажется, дальше пути уже нет.
— Есть. Оленеводческий совхоз, — ответил Зубрилин и засмеялся.
Руссо растерянно смотрел на него. Шутит?
— Бог мой, это же две сотни верст! Что мы там будем делать зимой? — спросил он.
— Есть одно дело, Константин Федорович. Правда, оно довольно далекое от агрономии, но касается все-таки нашего брата. Да и вам, как агроному, дело найдется, обследуем новые места.
В мартовскую пургу два потяга притащили смертельно усталых людей на центральную усадьбу совхоза. Директор вытаращил глаза: зимой, из города? Он даже испугался, не случилось ли чего, но Зубрилин успокоил его:
— Мы попутно, можно сказать. Обогреться, помыться, посмотреть ваше хозяйство.
Директор недоуменно пожал плечами. Странно. Но он не стал расспрашивать, устроил командированным баню, обед и приготовился к любым неожиданностям.
Зубрилин, едва отдохнув, пошел к главному бухгалтеру.
— Что нового? — спросил он. — Как отчет? Где наш ревизор?
Бухгалтер выложил свои соображения, начал подробный рассказ. Зубрилин перебил его:
— Ревизию закончили?
— Нет еще.
— А где Конах?
— Он сделал перерыв на десять дней.
— Зачем?
— Хотел поохотиться, отдохнуть. Взял упряжку оленей и уехал в тайгу.
Зубрилин закусил губу. Поохотиться? Ему была известна одна такая охота. Катуйский выстрел, вспоротая телогрейка. Неужели?..
— Куда уехал?
— Не сказал. Знаю, что в сторону хребта.
Виктор Николаевич хлопнул планшеткой, вынул карту и заинтересованно уткнулся в нее. Хребет Черского. Гористое нагорье километров в тридцать шириной. Какая там охота! Голые промороженные скалы и лед. А что же за хребтом, по ту сторону? Чем привлекает Конаха дикое место?
Узкая черненькая ленточка брала свое начало в самом центре гор и, причудливо петляя, уходила на юго-восток. Вдоль ленточки написано: «Река Май-Урья».
— Черт возьми! — громко воскликнул Зубрилин. — Ведь там Зотовы!..
В тот же день они с агрономом Руссо на двух новых собачьих упряжках рванулись в сторону мрачных гор, окутанных дымкой непрекращающихся метелей. Удивленному директору Зубрилин сказал:
— Мы проверим дорогу к новому совхозу. А потом вернемся.
На сердце у замполита было тревожно. Он боялся за Петра Николаевича Зотова. Охотник все тот же, что и в Катуйске.
По дороге Зубрилин рассказал своему спутнику о подозрениях. Руссо перезарядил ружье картечью и заявил:
— Дело действительно серьезное.
Будь у них ненадежные каюры, ни за что бы им не прорваться зимой через мрачные горы. Но директор совхоза знал, кого посылать в такую ответственную поездку. Два молодых парня, пастухи- оленеводы, не один раз бродили со стадами оленей по этим горам и знали их достаточно хорошо. На третий день они миновали голый перевал и увидели внизу черное мелколесье долины. Еще через день они спустились прямо к истокам Май-Урьи.
— Не ошибся? — спросил Зубрилин у каюра.
— Что ты, начальник!
— Бывал здесь?
— А как Же! Тут, верстах в сорока на юг, люди есть. Геологи работают, золото ищут. Партия Бортникова, может, слышали, который утонул.
По эту сторону гор стояла тихая ясная погода. Глаза болели от яркого, искрящегося снега. Путники надели темные очки.
Спускаясь с гор вдоль речушки, которая проделала себе узкий, извилистый каньон среди гранитных скал, передовой каюр заметил след. Он остановил собак и некоторое время шел по этому следу. Вернувшись, сказал:
— Наши нарты шли. Две пары оленей, один человек на нартах, без груза. Видать, тот самый бухгалтер, что ревизию делает. Однако, далеко он заехал охотиться. Не боится мужик… Вчера шел или позавчера, не раньше. Смотри, края уже пристыли, затвердели. Шагом ехал, видно, устали олени. Можем, пожалуй, догнать.
