снегом, они нашли Любимова.
Быстро очнувшись, опытный проводник сразу сообразил, что остался жив только благодаря тому, что упал на рыхлую снеговую подушку.
— Петя! Жив? Ранен? Остальные где?
— Я только что вылез… Меня Туй вытащил. Никого больше не вижу. Рука вот что-то…
— Покажи! — Любимов осторожно снял с Пети полушубок и осмотрел руку. — Ну да, вывих.
Раз!.. Петя вскрикнул.
— Э!.. Поздно кричать! Все! Вывих был, голубчик. Был, да сплыл. В таких-то делах мы и без врача обойдёмся. Завтра будешь здоров. А теперь одевайся и за дело… Туй! Кава! Искать…
Собаки забегали по снегу, роясь мордами в белом пуху. Стоп! Вот Туй остановился метрах в двадцати и залаял. Здесь!..
Три руки и восемь лап подняли вихрь снега. Полметра, метр… Есть! Вот они! Тревожно забились сердца у мальчика и у Николая Никаноровича, когда одного за другим выволокли из-под снега Орочко, Ускова, Хватай-Муху и Бориса. Все они были без сознания. Любимов не терял ни секунды, расстёгивал мешки, освобождал людей и тревожно вглядывался в бледные лица. Живы ли?..
— Быстро, Петя, костёр! Нужна тёплая вода, чай…
Пока Любимов растирал и приводил спасённых в чувство, Петя сложил костёр. Кора, щепки, ровные тонкие поленца — все нашлось в мешке у предусмотрительного проводника. Петя набрал в котелок снегу, сложил из камней очаг и поставил посуду на огонь.
Первым пришёл в себя Хватай-Муха. Он вздохнул, удивлённо заморгал глазами, нахмурился — видно, вспоминая минуты падения, и вдруг заплакал.
— Живеньки!.. А где же хлопчики?..
Затем он встал сперва на колени, потом поднялся на ноги, высморкался и, опустившись опять на четвереньки, так как, видно, не надеялся ещё на свои ноги, подполз к Орочко, который неподвижно лежал на своём мешке. Отбросив полушубок в сторону, Лука Лукич быстро к ловко стал приводить агронома в чувство. Бориса, почему-то особенно сильно застывшего, энергично растёрли. Он глубоко задышал, открыл глаза и долго лежал на спине, молча и удивлённо вглядываясь в посеревшее утреннее небо. Скоро очнулся Орочко. Ему пришлось перевязать бок, так как он сильно ушибся при падении. Агронома подтащили к костру на спальном мешке, как на салазках.
Усков лежал насупившись и не спускал глаз с грозной, нависшей над ними стены. Верхний край её все ещё терялся высоко в тумане. Значит, они на дне пропасти… Ну что ж, это ещё не так страшно. Главное, все живы. Но цела ли рация?
Он потянулся к своему мешку, вытащил тяжёлый передатчик, открыл его и ахнул: все лампы побиты, детали исковерканы.
— Лучше бы я сам! — с сердцем сказал он.
— Не беспокойся, Василий Михайлович, — сказал Любимов, — что-нибудь придумаем. Правда, маленько ошиблись, но ничего. Петя руку вывихнул, но я уже вправил, завтра будет как новая. Вот только Александр Алексеевич… Но надо думать, тоже оправится. В общем, скажу: легко отделались. Ведь с какой высоты сиганули? Если бы не сугроб, не собрать бы нам костей…
— Який чай заварить, плиточный, чи той?.. — будничным голосом, словно он находился в столовой геологического посёлка, спросил вдруг Лука Лукич, выгребая какие-то свёртки из своего бездонного мешка.
И это всех как-то успокоило.
— Выходит, Эршот не имеет вершины? Редкостное явление, когда на вершине высокой горы — пропасть. Гм. Пропасть?!. Просто необъяснимо. Интересно знать, какова ширина этого ущелья? А может быть, это просто уступ на крутом спуске?
Так вслух размышлял Усков, когда все пили чай, сидя у костра Рассвело. Но в ущелье воздух был неподвижен и насыщен таким густым туманом, что в двадцати метрах ничего не было видно. Тишина, неизвестность и непроницаемый туман придавали ущелью особую таинственность.
— Если бы не сугроб, — тихо продолжал разговор Любимов, — то нас всех пришлось бы собирать кусками и склеивать… Мы свалились с высоты в два приёма, двумя группами. Верёвка не выдержала…
— Вот вам и «новый маршрут», друзья! — сказал Усков и оглядел товарищей. — А все я… Виноват. Серьёзно виноват… В таких случаях риск никогда не оправдывается. Это хорошо, что обошлось так. Могло быть и хуже…
Усков помолчал, оглядел товарищей.
— Но что же это мы сидим? — продолжал он. — Время-то ведь дорого. Надо действовать. Надо скорее выбираться отсюда. Как вы себя чувствуете, Александр Алексеевич?
— Попробую встать…
С помощью товарищей агроном поднялся на ноги и насильно улыбнулся:
— Живём…
Но он мгновенно охнул и схватился за бок. Ушиб был серьёзнее, чем казалось.
— Ложитесь, ложитесь, Александр Алексеевич. Отдыхайте пока. Вот здесь… Кажется, уютное местечко, — приговаривал Усков, укладывая агронома на спальные мешки возле догорающего костра. — А мы с вами, товарищи, всё-таки пойдём в разведку. Здесь останется Лука Лукич. Николай Никанорович с Петей напра-вятся вправо, мы с Борисом — влево, вдоль стены. Посмотрим, что за чудо природы стало на нашем пути.
— Василий Михайлович, — перебил его Любимов, — только прошу, пока не пройдёт туман, от стены не отходить… Мне кажется, мы совсем ещё не на дне.
— То есть, это как?
— А так. Возможно, мы не на дне пропасти, а на каком-то уступе. А что это пропасть, провал — у меня сомнения нет. Смотри, воздух какой неподвижный! Да и туман… Если бы это был склон, туман давно ушёл бы… Так что рисковать не следует и далеко ходить не надо. Кто его знает, что там может быть, в этом мареве.
— Хорошо, — согласился Усков, — от стены отходить не будем. Ставим пока одну цель: найти ход наверх, изучить стену. Через минуту обе группы растаяли в тумане. Петя шагал позади Любимова. Снег был глубокий, идти было трудно. Стена на всем протяжении оставалась почти отвесной. Никакого выхода… Они прошли с километр, как вдруг Туй, старательно обнюхивавший дорогу впереди проводника, остановился и растерянно обернулся.
— Что с тобой? — ласково спросил Любимов. — Ну, иди, иди…
Но Туй не трогался с места. Тогда Любимов, снял ружьё и медленно, прощупывая ногой каждый метр, двинулся вперёд. Два, пять, семь метров и… конец! Снежная дорога обрывалась. Перед ним зияла пустота. Глубока ли была эта пропасть и что там, на дне, — ответа на эти вопросы не было и быть не могло, пока не рассеется туман.
— Ну и дела! — проговорил Любимов и повернул назад. — Пошли, Петя! Мы, оказывается, сидим где-то между небом и землёй. Вот оказия!..
Вернувшись, они застали интересную картину. Орочко лежал навзничь на меховых мешках и довольно громко кричал. А Лука Лукич натирал ему спину, вкладывая в массаж всю свою энергию. Пот лил с лица завхоза, но он только приговаривал:
— Ще? Ще? Ще? Ось так!.. Ось так!..
Агроном охал, вздыхал, кричал, молил своего «доктора», но тот будто оглох. Только закончив свою работу, Лука Лукич наложил агроному какую-то припарку, запеленал его и сказал:
— Годи! Будь здоров, не кашляй! — Затем вытер лоб и весело перемигнулся с Любимовым: вот, мол, как у нас…
Усков с Борисом пришли примерно через час, усталые, осунувшиеся. По лицам было видно, что ничего хорошего они не нашли… Геолог сел на камни, снял ружьё и сумку и мрачно вздохнул.
— Попали, называется… А ведь верно, Николай Никанорович, мы на уступе. В двух километрах отсюда он сужается до десятка метров и обрывается. Дальше
— бездна… А у вас что?
— Один километр. И тоже обрыв…
