завсегдатаев казино, забавляла и постоянно отвлекала меня.
Вечеринка на Новый год? Зачем? У нас каждый день был праздником. Какой смысл устраивать нечто особенное? Включили в меню шампанское, только и всего. Собралось человек двадцать, по большей части соседей. Кто-то играл на пианино, и мы танцевали. Кто-то принес целую прорву пластинок. Шампанское скоро кончилось, и мы пили розовое вино из запасов Фреда - его собственного изготовления.
Я смотрела на Моник, на Фреда, на Клода и думала о своем отце. Они были так на него похожи. Ни в их, ни в его доме никогда не было настоящих раздоров и разлада. Несчастья словно обходили их стороной, потому что у них имелся врожденный ген счастья, дар, с помощью которого можно противодействовать любым напастям. Я была безмерно благодарна им за ту любовь, за то тепло, которым они меня одаривали. Как и Тор.
Еще два дня - и назад в Париж. Я возвращалась одна. Клод и Филипп собирались провести несколько дней в Женеве, с родителями Филиппа.
Я написала Милошу и попросила встретить меня на Лионском вокзале. Последние солнечные лучи, мимоза и апельсиновые деревья, и ночной поезд мчится в Париж.
И вот он стоит на перроне, высокий, бледный, худой, на лице - его бесподобная улыбка.
- Салют.
- Салют.
- Здорово выглядишь. Такая загорелая. В Канне все время солнце светило?
- Просто фантастика! Мы загорали на террасе. А на Новый год ходили на море. Надо было тебе тоже поехать. На Рождество за столом собралось шестнадцать человек. Мама Клода - просто ангел.
- Да, понимаю. У тебя такой восхитительный загар. А у нас дождь поливал. Солнца совсем не было.
- Поехали на Драгон. Думаю, мадам Ферсон все еще в отъезде. Мы можем пошуметь.
- Клод не с тобой?
- Нет, он остался. Я вернулась на несколько дней раньше.
- Зачем? Надо было остаться, насладиться солнышком. Ты только погляди, какой в Париже ужас…
И я поглядела на него:
- Нет, совсем не ужас.
Мы стояли и смотрели друг на друга, потом он отвел взгляд и взял мой чемодан.
В квартире я попросила его дать мне немного полежать в ванной, прежде чем взяться за приготовление обеда.
- Давай я все сделаю, пока ты будешь плавать, - предложил Милош.
- Нет, не беспокойся. У меня все в чемоданах. Иди книгу почитай или еще чем-нибудь займись. Я быстро.
Когда я вышла из ванной, он крепко спал, повернувшись лицом к стене. Я тихонечко подкралась к кровати, осторожно наклонилась над ним, чтобы не разбудить, и принялась разглядывать его спокойное лицо, подбородок, который во сне не казался таким упрямым, мягкую, как у ребенка, линию рта, разметавшиеся по подушке волосы, прекрасные очертания почти девичьих скул. Но ничего женственного в нем не было. Огромный рост, широкая кость, худой, но сильный; сильный, несмотря на эту ужасную худобу.
Я смотрела на него и думала о своих чувствах, о своих ощущениях. Должна же я что-то чувствовать, в самом деле! Поскольку в этот момент я твердо решила, что Милош должен заняться со мной любовью здесь и сейчас, я отмахнулась от мысли, что он может не захотеть, ведь он - студент-богослов. Когда двадцатилетняя девушка решает, что время пришло, решение ее, и без того невероятно важное, не должно осложняться ортодоксальными догмами. Настало мое время, а не время православия.
Я все еще смотрела на него, но была слишком увлечена внутренним диалогом с русскими святыми и не заметила, что Милош проснулся и улыбается мне.
- У тебя сердитый вид. - Он приподнялся на локте. - Это потому, что я уснул?
- Нет. Я… я просто старалась не разбудить тебя. - Я присела на кровать, и все святые вылетели у меня из головы.
Он потер плечо.
- Сделать тебе массаж? Я превосходная массажистка! - Я забралась на постель и села на колени, наклонившись над ним. Он взял меня за руку. Я начала массировать его плечо, и тут лицо его оказалось прямо перед моим.
- Не надо, Карола, не надо…
Оказавшись в его объятиях, я целовала его все сильнее и сильнее, прижималась все крепче и крепче. Я расстегнула ему рубашку и ощутила под ладонями его гладкую кожу.
- Ты не знаешь, что творишь… - прохрипел он мне в ухо.
- Я люблю тебя, Милош. Люблю тебя. Все нормально. Я люблю тебя.
- Но ты ведь никогда…
- Нет. Никогда. Но я хочу тебя… только тебя…
- Карола…
- Не говори ничего. Если я люблю тебя, то все нормально. Ты ведь должен хоть немного, хоть капельку, хоть чуточку любить меня.
Он заглянул мне в глаза, откинул волосы с моего лба, улыбнулся:
- Немного, о да, чуточку. - И он поцеловал меня, все крепче и крепче сжимая в объятиях, страх, пламя, жар и любовь сотрясали меня, несли на своих волнах прямо к Милошу.
- Ш-ш-ш. Молчи. Дай мне свою руку.
Стать любовниками не всегда так просто, не для всех, по крайней мере. Мы были несмелыми, застенчивыми, старались не смотреть на наши обнаженные тела, с трудом сбрасывали с себя детские раковины, входя в мир взрослых эмоций, все еще облекая их в нашу невинность. Пробуждение наших тел было столь же медленным, столь же нежным и откровенным, как и пробуждение нашей дружбы, нашей любви. Мы понятия не имели о тех страстях, которые кипят вокруг нас, о той физической любви, которая нас окружала. Наша любовь была совсем другой: молодая, нетленная, лишенная страха и стрессов. И мы оба знали это. Зима прошла словно во сне - бесконечная зима пятнадцатилетней давности.
Глава 10
Однажды морозным днем мы болтали с Жаном в «Кафе дю Миди». В доме было тепло, посреди комнаты стояла огромная, пышущая жаром плита.
Жан прервал свой рассказ, внимательно поглядел на меня и совершенно неожиданно предложил:
- Почему бы вам не снять комнату наверху! - Это был не вопрос, а восклицание. - Там огромное окно… и канал далеко видно. Пошли. Пошли, сами посмотрите.
Он выскочил из-за стойки бара, и мы понеслись следом за ним, обмениваясь удивленными взглядами. На лестнице Жан не переставал болтать. Я никогда не бывала в этой части здания. Небольшие коридоры освещены широкими окнами, на стенах - обои с розами, которые у многих ассоциируются с небольшими французскими гостиницами. На третьем этаже Жан, пыхтя и отдуваясь, но продолжая молоть чепуху, распахнул дверь в огромную комнату, светлую даже в этот хмурый февральский денек. Здесь уже несколько лет никто не жил, пояснил Жан, но если ее покрасить и мебель кое-какую добавить…
- Вы только гляньте, какой вид! - Он протер стекло, чтобы мы могли полюбоваться пейзажем.
Я вопросительно взглянула на Милоша.
- Ты могла бы здесь писать картины… - В глазах его горело тщательно скрываемое возбуждение.
- По рукам, - выкрикнул Жан, самый понятливый из всех мужчин на свете, и назвал совершенно смешную цену. Не успела я открыть рот, чтобы поблагодарить его, как он уже выскочил из комнаты и несся вниз по лестнице, и мы бежали следом, заливаясь смехом.
