- От кого бы это?
Актеон отложил карты в сторону, распечатал и прочел письмо.
'Cher ami Петр Александрыч, - писал к нему офицер, - прости, что я беспокою тебя. Мне крайняя нужда в деньгах. Сделай одолжение, вышли мне должные тобою пятьдесят семь тысяч через две недели в Петербург (адрес мой при сем прилагаю). Если ты к сему сроку не вышлешь деньги, то не пеняй на меня, - я вынужден буду представить записку твою куда следует; а ты знаешь, что такого рода записки имеют силу. - Еще раз повторяю мою просьбу о деньгах. Не заставь меня ссориться с тобой, mon cher. - Adieu, будь здоров. Поклонись от меня жене своей и маменьке…
Твой pour toujour
Анисьев'.
Откуда же взять столько денег и в такое короткое время? Управляющий говорит, что на доходы надеяться нечего, что скоро придется кормить крестьян по случаю долгих неурожаев, а большие-то доходы обещает он не прежде, как года через два.
Петр Александрыч нахмурился. - У него денег оставалось очень немного… Он уж истратил несколько новеньких ассигнаций, - нарушив честное слово, данное им самому себе, не прикасаться ни в каком случае к этим деньгам… Что делать?
'Зачем, - подумал Петр Александрыч, - я дал ему эту проклятую записку?.. Можно было бы как-нибудь отделаться от него и не заплатить… А теперь беда!..'
- За…адумались, Петр Александрыч, - сказал Семен Никифорыч, - ва…аш ход…
- Мне, признаться, не до игры, - произнес Петр Александрыч и объяснил Семену
Никифорычу причину своего беспокойства.
- Де…е…ело не шуточное!
Семен Никифорыч выпустил изо рта и из носа тучи дыма и положил на стол свой коротенький чубучок.
- У кого бы занять? - подумал вслух Петр Александрыч.
- За…нять? Мм! по…просите… у Прокофья Евдокимыча; у…у него целые по…двалы денег, в землю зарывает… ей-богу… А… а…вось даст… неровен час; он и…иным и давал…
- Маменька! - закричал Петр Александрыч, - пожалуйте к нам на совет.
- Сейчас, мой голубчик… - отвечала Прасковья Павловна, выходя из ближайшей комнаты.
- Что тебе посоветовать, мой ангел?.. Ах, Семен Никифорыч! материнскому сердцу как приятно слышать это… Он, голубчик мой (она указывала на сына), видит, что я опытнее его, желаю ему добра, он без меня ничего и не предпринимает.
- Это по…похвально, - сказал Семен Никифорыч. Петр Александрыч прочел матери письмо, полученное им, и передал ей мысль Семена Никифорыча о займе денег у
Прокофья Евдокимыча.
- Нечего делать, - произнесла Прасковья Павловна, вздыхая, - надо перепробовать, дружочек, все средства… Авось этот скряга, гнусный старичишка, хоть один раз в жизни покажет себя с благородной стороны… Только советую тебе, дружочек Петенька, поезжай к нему сам. Ты этим, во-первых, сделаешь ему честь, и кто знает, может, это его тронет…
- Хорошо-с; а что, маменька, правду ведь вы говорили, что в нынешнем свете трудно найти приятелей, - так и вышло по-вашему.
Петр Александрыч смял письмо офицера в комок и бросил под стол.
- Я, друг мой, никогда не говорю пустяков… Уж я все испытала в жизни: так моим словам можно верить…
На другой день рано утром Петр Александрыч облекся в дядюшкину медвежью шубу, два исполина уложили его в пошевни, Гришка присел на облучок, кучер дернул вожжами - и лихая тройка помчала барина.
Перед ним расстилались необозримые снежные равнины, середи которых изредка чернелись деревеньки, мелькали деревья, опушенные инеем, да испуганные вороны, отряхая снег с ветвей, поднимались с карканьем, тяжело махая крыльями, и исчезали в отдалении черными точками на сером небе.
В уездном городе звонили к обедне, потому что это было воскресенье… По единственной улице города, на которой торчал неуклюжий каменный дом между разваливающимися домиками и избами, - плыли, как павы, жирные разрумяненные и расписанные мещанки в малиновых штофных телогрейках на лисьем меху; за ними выступали мужья их в синих сибирках, шли ямщики в засаленных тулупах да тащились две или три старушонки в порыжелых салопах… У калитки дома, украшенного елкою, стоял приказный, облизывая губы и несколько пошатываясь, а далее мальчишки скатывались на салазках с горки, устроенной возле самой проезжей дороги…
От села Долговки до села Карташева, в котором имел резиденцию богатый старичок, считалось с лишком верст сорок. Петр Александрыч завидел издалека цель своего путешествия. Село Карташево казалось в шесть раз более уездного города, через который он проехал, и украшалось двумя каменными церквами; это село, состоявшее из тысячи восьмисот душ, принадлежало разным помещикам. Прокофий Евдокимович был один из главных: он владел в нем восемьюстами душами. Прокатив по узкой улице, в которой избы, как во всех старинных деревнях, тесно прилеплялись одна к другой, кучер спустился на озеро, мигом поднялся на противоположный берег, повернул налево, въехал на небольшой дворик, обнесенный развалившимся забором, и остановил лошадей у крыльца.
На крыльце небольшого домика стояли с разинутыми ртами и с выпученными глазами какие-то мальчишки в серых куртках домашнего сукна.
- Дома ваш барин? - спросил у них Гришка, спрыгивая с облучка.
Мальчишки молчали.
- Эй вы, щенки! вас спрашивают. Слышите?
- Кого вам надо? - сказал один из мальчиков, почесываясь. - Тятеньку, что ли?
- Какого тятеньку! Пошел, дурак!
Гришка помог барину своему вылезть из пошевней и взбежал в сени. В сенях у двери стоял чан с водой и несколько кадочек. Он начал стучать в дверь.
- Кто там? - раздался грубый женский голос. - Чаво надо?
- Гости приехали; дома ли ваш барин?
Голос смолк, и минуты через три дверь, запертая изнутри железным засовом, заскрипела и отворилась.
- Сюда, батюшка, сюда, кормилец! - сказала баба, кланяясь Гришке. - Кто вы такие?
- Да здесь ли живет Прокофий Евдокимыч? - спросил Петр Александрыч.
- Здесь, кормилец, здесь. Палашенька, скажи барину, что гости приехали.
Баба обернулась к девочке, которая выглядывала из-за нее.
- Погоди, кормилец, погоди, вот она сейчас воротится. Барин ответ даст.
Девочка минут через пять воротилась.
- Какие гости, спрашивает барин, - запищала она.
- Какие же вы гости, батюшка? как о вас сказать? - спросила баба, смотря на Петра
Александрыча и на Гришку.
- Скажи, что приехал помещик из села Долговки.
- Отколева?
- Из села Долговки, дура! - закричал Гришка.
- Долговские. Вишь!
Баба ушла.
Петр Александрыч стоял в ожидании бабы, не снимая своего медведя, потому что в передней Прокофья Евдокимыча было несравненно холоднее, чем на дворе.
- Может ли это быть?.. - послышался минут через десять слабый голос во второй комнате, - где?.. Ты врешь…
- Врешь! чаво врать? - отвечала баба. - Посмотри сам, батюшка.
Прокофий Евдокимыч в теплом, изорванном и истертом халате робко выглянул в переднюю.
