знаю, как с детьми обращаться: не первый, слава богу, у меня на руках.
В самом деле, через несколько минут дитя перестало кричать и осталось на руках у торжествовавшей старухи.
- Пойдемте же теперь к крестьянам, голубчики мои, - сказала Прасковья Павловна, обращаясь к сыну и невестке, - они ожидают вас с хлебом-солью; а там, как водится, пройдем в церковь возблагодарить господа бога за ваше счастливое путешествие, да зайдемте, мои родные, на могилу дядюшки поклониться ему: его, нечего сказать, есть чем помянуть: оставил вам состояние богатейшее…
- Да, разумеется, - заметил Петр Александрыч. - Эй, Гришка! пусть карета едет; мы пойдем пешком.
Петр Александрыч подошел к толпе крестьян, ожидавшей его. За ним двинулись все, исключая Филек, Фомок, Дормидошек с их женами и детьми, которые окружили карету своего барина и с диким любопытством рассматривали прибывших из столицы горничную и лакеев.
Петр Александрыч вставил в глаз лорнет и начал осматривать крестьян своих.
Староста подошел к Петру Александрычу с хлебом и солью, низко кланяясь. А за ним также поклонились все крестьяне.
- Эй, любезнейший! - закричал Петр Александрыч управляющему, - возьмите-ка у него хлеб.
Староста отдал хлеб управляющему и поклонился барину своему в ноги.
- Кель табло! Сэ тушан. Не-спа. ма-шер? - произнес Петр Александрыч.
Засим господа, в сопровождении крестьян и дворовых людей, торжественно отправились к церкви. Управляющий, с открытой головой, шел рядом с Петром
Александрычем. Несколько крестьянских мальчишек и девчонок, с растрепанными волосами льняного цвета, бежали перед господами задом, выпучив на них глаза, - и
Антон, желавший обратить на себя внимание своего нового барина и следовавший тотчас за ним, поймал двух или трех мальчишек за ухо, оттолкнул их в сторону и произнес, нахмурив брови:
- Прочь вы с дороги, замарашки скверные! Господа изволят идти, а они тут под ногами шмыгают.
Прасковья Павловна, шедшая возле своей невестки, вдруг посмотрела на нее с выражением самой искренней нежности, протянула ей руку и сказала:
- Так-то, мой ангел Ольга Михайловна!..
Потом, спустя минуты две, опять обратилась к ней:
- Знаете ли, душенька моя, что у меня в уме вертится?.. Уж вы на меня сердитесь или нет, как хотите, а я не могу. Я буду называть вас, друг мой, просто Оленькой, если вы позволите мне; я буду говорить вам ты, - воля твоя, не могу - веришь ли, к кому у меня сердце лежит, так язык как-то не поворачивается сказать тому человеку вы. У меня, родная моя, сердце открытое, - что на уме, то и на языке, терпеть не могу скрытных. Уж как ты хочешь, милая, а я тебя буду называть ты…
- Мне очень приятно… я вас прошу об этом, - отвечала Ольга Михайловна.
- Спасибо, мой друг, спасибо тебе, - перебила Прасковья Павловна, - я буду уметь ценить твое расположение, поверь мне: я буду к тебе как родная мать, а не как свекровь. У тебя чувства прекрасные, это сейчас видно. Что у тебя будет на сердце - горе или радость, прямо иди к своей маменьке: я разделю все с тобой, мой друг!.. Вот она мне и чужая… -
Прасковья Павловна указала на дочь бедных, но благородных родителей, - а она тебе скажет, умею ли я чувствовать… Я всю жизнь свою…
Прасковья Павловна вдруг замолчала и перекрестилась, потому что они подошли уже к самой церковной паперти, где ожидал их священник и дьякон.
Приложась к кресту, господа отправились на ограду, к могиле бывшего владельца села Долговки.
На этой могиле возвышался памятник из дикого камня с мраморным крестом наверху. Он был сооружен по рисунку, присланному Петром Александрычем из
Петербурга. На двух мраморных досках его было вырезано золотыми буквами - с одной стороны:
От признательного племянника - дяде. Здесь покоится тело раба божия, отставного майора Виктора Яковлевича Требушова, родившегося в 1779 году, февраля 8, скончавшегося внезапно от удара 1834 года ноября 9-го. Всего жития его было: 55 лет
8месяцев и 1 день.
С другой стороны:
От нас сокрылся ты, увы! и так поспешно,
Оставив нас страдать в юдоли грустной сей.
В знак благодарности племянник неутешный
Над прахом родственным воздвигнул мавзолей!
Петр Александрыч преклонил колено перед этим памятником, Прасковья Павловна положила перед ним три земные поклона и потому прослезясь, облобызала мраморную доску с надписью. Вслед за этим она обернулась, к своему внучку и сказала:
- Сашурочка, душенька, вот здесь похоронен твой дедушка. Он наш всеобщий благодетель, мы всем ему обязаны.
Внучек, в ответ на эту бабушкину речь, промычал что-то такое… Бабушка поцеловала внучка, приговаривая: 'Сокровище мое милое, понятливое дитя', и повела новоприезжих в церковь, а оттуда к дому.
- Довольны ли вы своим наследием, мои милые? - спрашивала Прасковья Павловна у детей своих.
- Очень, - отвечал Петр Александрыч, вставляя лорнет в глаз и озираясь кругом, - приятное местоположение.
- Ты, кажется, утомилась, друг мой Оленька? Такая что-то бледная? Это очень натурально с дороги… Тебе бы виски потереть одеколончиком: это бы сейчас тебя освежило…
- Она всегда такая бледная, - заметил Петр Александрыч, - впрочем, бледность, маменька, в моде.
- Именно так, - сказала Прасковья Павловна, - бледность придает интересность.
Признаться, я терпеть не могу красных щек… Ты совершенно, Оленька, в моем вкусе.
Дочь бедных, но благородных родителей, в свою очередь, сказала Ольге
Михайловне несколько очень ловких комплиментов, и, таким образом разговаривая, они подошли почти к самому дому.
Петр Александрыч первый ступил на крыльцо… На крыльце ожидали его
Дормидошки, Фильки, Фомки и проч. Они отвесили барину низкий поклон.
- Вот это твои дворовые, голубчик, - закричала Прасковья Павловна, указывая на грязных исполинов, - прислуга у покойника была большая, он любил жить по-барски.
Антон отворил Петру Александрычу дверь в сени.
- А вот этот, Петенька, - продолжала Прасковья Павловна, указывая на мрачного
Антона, - был камердинером при братце.
- И буфетчиком, сударыня, - возразил Антон, - и главный надсмотр имел надо всем.
Слава богу, таки послужил, матушка!
Управляющий забежал вперед.
- Не будет ли угодно чего приказать, Петр Александрыч? - спросил он.
- Нет, спасибо, покуда ничего.
- Ну вот, хозяюшка моя дорогая, - сказала Прасковья Павловна, целуя свою невестку, - поздравляю тебя; ты теперь у себя в доме, а мы гости твои. Прошу нас любить да жаловать.
- Милая Ольга Михайловна! - произнесла дочь бедных, но благородных родителей, закатывая глаза под лоб.
Ольга Михайловна только улыбнулась на эти приветствия.
- Сюда, сюда, Оленька!
Прасковья Павловна схватила ее за руку и ввела в сени… За ними последовала дочь бедных, но благородных родителей, обе няни и Гришка с чемоданом на голове.
Антон проводил Гришку глазами и, обращаясь к Дормидошке, сказал:
- Вишь, молокосос, а какое тончайшее сукно на сюртуке! Спроси-ка, почем аршин этакого сукна! А мы вот и до седых волос дожили, служили не хуже его, а целый век проходили в этой дерюге.
Антон плюнул.
