заливается… Гостей не сосчитать. Жених в мундире и с улыбкой. Он сидит с молодой за столом, уставленным конфектами, свечами и фруктами. Оба они не шевелятся.
Музыка гремит… Шампанское льется в уста, поздравления истекают из уст; маменька с папенькой в задних комнатах меряют венчальные свечи; раскрываются карточные столы; посаженый отец Палаши — генерал со звездой, смотрит с чувством на зеленое сукно и говорит: «Обновим, сударь, столики-то, обновим». Начинаются танцы; часа три за полночь…
На следующее утро Палаша превращается в Палагею Петровну. Она сидит задумавшись в чепце. Василий Карпыч подходит к ней в новом шелковом халате и в новых торжковских туфлях, шитых золотом. Он смотрит на жену с нежностию и целует ей ручку.
Его лысина поутру светится ярче обыкновенного, потому что он не успел еще зачесать волос с затылка. Палагея Петровна смотрит на него робко и краснеет.
— Итак, я могу уже назвать себя вполне счастливым, Палаш… Палагея Петровна? — говорит Василий Карпыч.
Палагея Петровна смотрит на него исподлобья и молчит.
Василий Карпыч улыбается.
— Поцелуйте меня, Палагея Петровна. Он протягивает к ней руки и губы.
— Полноте-с. (Палагея Петровна, краснея, вырывается от него и убегает.) «Сначала оно, конечно, — думает Василий Карпыч, — немного дико; ну, а потом, натурально, привыкнет».
Палагея Петровна всякий день примеривает наряды, выезжает с визитами, смотрит в театре «Днепровскую русалку». Все для нее ново и заманчиво. Она почти прыгает от радости.
Василий Карпыч смотрит на нее и говорит про себя:
— Настоящая козочка!
Медовый месяц проходит незаметно; а за ним и другой и третий. Палагея Петровна начинает привыкать к своему новому состоянию. Она зовет Василия Карпыча — Васенькой; она тихо подкрадывается к нему, когда он занимается делами, целует его в лысину и говорит:
— Мы поедем сегодня в театр, дружочек?
У Василия Карпыча выпадает перо из рук; он сдергивает очки с носу; он сажает Палагею Петровну на колени и шепчет в волнений:
— Изволь; поедем, милочка… Поедем.
В другой раз она печальна; глаза ее заплаканы. Василий Карпыч ходит около нее в беспокойстве:
— Что это с тобой, мое сердце, скажи, пожалуйста?
— Ничего.
— Как ничего? да ты на себя непохожа, а?
— С чего это вы взяли? Кажется, все такая же.
— Что же ты, милочка, сердишься? Не болит ли у тебя что-нибудь? Скажи, не скрывайся… Поедем ли мы вечером к Ульяне Михайловне, как ты думаешь?
— Нет, я не могу ехать; вы — как хотите.
— Отчего же ты не можешь?
— Потому что у меня мигрень. К тому же я не хочу быть одета хуже какой-нибудь Степаниды Ивановны.
— Как хуже? С чего же ты это взяла, милочка?
— А с того, что у меня нет таких вещей, как у нее. Прошедший раз так все и ахали от ее желтой шали, а я сидела, с позволения сказать, как оплеванная.
— Ну, милочка, отчего же… Если тебе так хочется желтой шали, я не прочь. Не хмурься, мой ангел…
При последних словах лицо Палагеи Петровны начинает светлеть. Она восклицает: — В самом деле, папаша? — и бросается к мужу на шею…
Благосклонная и рассудительная читательница, верно, не потребует от меня, чтобы я следил за каждой минутой, за каждым днем моей героини. Пусть воображение ее дополняет пропуски, расцвечает бледные места и из этих очерков созидает картину!
Через год после женитьбы, а может быть, несколько и пораньше Василий Карпыч начинает убеждаться в истине, конечно, допотопной, но в которой все мы, читатель мой, убеждаемся слишком поздно, — в великой истине, что розы не бывают без шипов. Палагея Петровна иногда по целым дням не говорит с ним, а если и говорит, то очень колко; ее требования увеличиваются с каждою неделею и начинают превышать средства Василия Карпыча; у нее открываются истерические припадки — страшная болезнь для небогатых и чувствительных мужей.
Между тем тот самый удалый и усатый офицер, которого Палагея Петровна подметила еще в девицах, знакомится с Васильем Карпычем. Он ездит к нему в дом чаще и чаще.
Усы у него как смоль черные и завитые в кольца; взгляд пронзительный, ястребиный; рот точно кухонная труба — вечно дымящийся. Он крутит ус, поводит глазами и рассказывает о своей силе и геройстве.
У Палагеи Петровны альбом. В этом альбоме стишки и картинки. Вот крест, сердце и якорь; вот цветок и бабочка; вот храм Амура в леску, а под ним надпись:
Крылатому божку все в свете покоренно.
Он был наш царь, иль есть, иль будет непременно.
Палагея Петровна подает альбом офицеру. Она просит его написать ей что-нибудь на память. Офицер улыбается и говорит:
— Наше дело, сударыня, рубиться или стрелять. Вот если бы вы приказали, например, выстрелить мне из пистолета в сердце туза шагах хоть на пятидесяти этак, ну тогда я отвечу за себя, а стишки писать я, признаться, не мастер. Впрочем, для вас (он берет альбом), так и быть, смастерю два, три стишка не хуже других.
Он пишет в альбоме:
Время жизни скоротечно
Должно в радости прожить,
Что же делать ну конечно
Все смеяться и любить.
И скоротечное время, точно, льется радостно для Палагеи Петровны. Она выезжает в гости ежедневно; если же иногда остается дома, то посылает за своей знакомой — бедной девицей лет сорока, которая мастерица гадать в карты.
— Александра Андреевна, душенька, погадайте мне! — говорит Палагея Петровна пришедшей девице.
— Извольте, сударыня, с удовольствием, — отвечает девица. — На вас прикажете загадать?
— Да, на меня.
— Вы ведь червонная дама?
— Червонная.
Девица раскладывает карты и качает головой в задумчивости.
— Скажите пожалуйста, — говорит девица, — какое вам, можно сказать, особенное счастье… Большой интерес: верно из деревни… при очень приятном письме… правда, будут маленькие неприятности… вот от этой от пиковой дамы, — впрочем, это ничего… сейчас пройдут… на днях вы услышите самую радостную весть и опять интерес… об вас все думает какой-то трефовый король…
Палагея Петровна улыбается.
— Какой же это такой? я никакого трефового короля, кажется, не знаю.
— Так выходит по картам… изволите видеть: все мысли его устремлены на вас… ему какое-то препятствие, однако он не боится его…
— А что значит эта пиковая десятка? — огорчение?
— Напротив, будто вы не изволите знать, что означает эта карта.
Девица потупляет глаза.
— Вот исполнение всех ваших желаний… а трефовый-то король, извольте посмотреть: просто-таки не отходит от вас.
