задумывалась, и спрашивала себя: неужели это въ самомъ дѣлѣ? неужели она точно будетъ возлѣ меня, со мною?..
Ей хотѣлось спать, она не думала о снѣ, ей досадно было, что такъ скоро наступила ночь… поскорѣе бы утро, поскорѣе бы забрежжилъ свѣтъ…
Въ ближней комнатѣ часы однозвучно пробили три четверти перваго.
Какъ долго идетъ время! Еще сколько часовъ до разсвѣта!
Вдругъ колокольчикъ у подъѣзда зазвенѣлъ, дернутый сильною, нетерпѣливою рукой… Она вздрогнула — и лицо ея въ минуту вспыхнуло, и какая-то темная дума сморщила брови.
— Это онъ! — прошептала она.
Въ домѣ послышался стукъ. Полуспящіе лакеи неловко, спотыкаясь, забѣгали по лѣстницѣ. Раздался громкій, сердитый голосъ; глухо отозвались въ пустыхъ комнатахъ безпокойные шаги человѣка и звонъ шпоръ. Ближе и ближе, слышнѣй и слышнѣй…
Она еще разъ вздрогнула и еще разъ прошептала:
— Это онъ!
Черезъ минуту дверь спальни отворилась, и передъ Зинаидой стоялъ мужъ ея.
Его лицо было блѣдно, его волосы въ безпорядкѣ, его мундиръ разстегнутъ…
Она взглянула на него, она прочла на лицѣ его гнѣвъ и досаду, она поняла съ замираніемъ сердца, что значитъ этотъ гнѣвъ и досада.
— Отчего вы не легли спать до сихъ поръ? — спросилъ онъ грубо.
— Я дожидалась тебя, я хотѣла…
— Дожидаться меня? — Ну, а если бы я не могъ быть домой до утра? Вы все дожидались бы меня?
Онъ засмѣялся.
— Я хотѣла сообщить тебѣ мою радость, Вольдемаръ: знаешь ли что? Я получила письмо отъ матушки…
И она устремила на него свой ангельскій взоръ, и она слѣдила, какое впечатлѣніе произведутъ эти слова на лицѣ его.
Онъ нахмурилъ брови, отвернулся и сталъ ходить поперекъ комнаты.
— Какъ, она будетъ сейчасъ, теперь, скоро? — говорилъ онъ прерывисто… — Зачѣмъ? что ей угодно здѣсь?
Слезы выступили на глазахъ бѣдной женщины, но она скрыла ихъ.
— Еи угодно видѣть меня, видѣть дочь свою, которую она не видала вотъ уже скоро два года.
— Два года! Вѣдь она получаетъ постоянно каждую недѣлю ваши письма, вѣдь она знаетъ, что вы здоровы. Чего же больше?
— Другъ мой! Ты сегодня очень разстроенъ… Боже мой! Вольдемаръ, неужели ты хотѣлъ бы лишить меня одного наслажденія, одного, которое остается мнѣ въ жизни — видѣть матушку?
— Все это очень хорошо, только не теперь, не сію мипуту; мои дѣла и безъ того разстроены, каждая копейка для меня составляетъ счетъ…
— О, не безпокойся, не безпокойся… я не заставлю тебя, я не захочу, чтобы ты издерживалъ свои деньги на этотъ расходъ… Нѣтъ, никогда!.. Она будетъ вѣрно не надолго сюда, ея пребываніе здѣсь не будетъ стоить дорого… Къ тому же у меня естъ брилліанты, которые я получила въ приданое… Я продамъ мой фермуаръ и…
— Твои брилліанты! а! Послушай, Зинаида…
И онъ отвелъ ее въ сторону, къ окну…
— Мнѣ сію минуту нужны, необходимо нужны твои брилліанты… крайность… я тебѣ отдамъ ихъ черезъ мѣсяцъ, можетъ быть прежде… Я проигралъ большую сумму… Мнѣ нужны теперь деньги… иначе я потеряю кредитъ, ты понимаешь меня?
И онъ крѣпко сжалъ ея руку.
— Я радъ за тебя, что твоя матушка будетъ сюда… Послушай, Зинаида, мнѣ нужны деньги, я не надолго заложу твои брилліанты…
— Если тебѣ угодно; но, другъ мой…
— Да, да! и сейчасъ, потому что я долженъ выѣхать завтра рано утромь, очень рано…
Черезъ минуту она молча поставила передъ нимъ на столъ три красныя сафьянныя коробки.
Онъ съ жадностью бросился къ этимъ коробкамъ и открылъ ихъ…
— Тутъ нѣтъ твоего большого креста! — нетерпѣливо произнесъ полковникъ… — Гдѣ же онъ?
— Этотъ крестъ подаренъ мнѣ матушкою… я берегу его… онъ мнѣ дороже всѣхъ вещей… я никогда не разставалась съ нимъ…
— Я возвращу его тебѣ черезъ мѣсяцъ…
— Вольдемаръ! другъ мой! Я тебѣ отдамъ все, все, что ты хочешь, все, что ты прикажешь ьшѣ, но ты оставишь у меня этотъ крестъ? Не правда ли?
И она посмотрѣла на него такъ убѣдительно, съ такою мольбой.
Онъ снова нахмурился.
— Мнѣ нуженъ и этотъ крестъ! Слышишь ли ты? и этотъ крестъ! Чего мнѣ болѣе отъ тебя требовать? Здѣсь все мое, все… Развѣ ты забыла, что я взялъ тебя только съ однѣми этими тряпками, которыя навѣшиваютъ на себя женщины?
Она схватилась за ручку табуретки.
— Что жъ — вамъ не угодно исполнить мою просьбу? Вы хотите, чтобы я васъ еще упрашивалъ?
— Сейчасъ, сейчасъ… — произнесла она слабымъ голосомъ и едва могла дойти до комода.
Ноги ей измѣняли.
— Вотъ крестъ.
Она протянула руку съ коробкой, и рука ея дрожала. Онъ взялъ всѣ эти коробки и положилъ въ боковой карманъ мундира…
Часы пробили половину второго.
— Тебѣ, я думаю, пора спать, уже такъ поздно…
Онъ вышелъ изъ комнаты, дверь захлопнулась.
Она упала безъ чувствъ. . .
Это была тайная сцена изъ домашней жизни Зинаиды: одна только сцена, выхваченная наудачу изъ тысячи сцемъ, отъ которыхъ бы вы отвернулись съ негодованіемъ; а изъ этихъ сценъ сцѣплена была жизнь ея. Это темная сторона брака; это только одинъ примѣръ брака изъ выгодъ, изъ расчетовъ, гдѣ нѣтъ другой идеи, кромѣ
Какъ разсказать, какъ передать все, что терпѣла бѣдная Зинаида? Въ продолженіе двухъ лѣтъ ни одного взора участія, ни одного сердечнаго слова, ни одного отвѣта на мысль души. И ко всему этому преступное чуветво любви къ другому, странная борьба любви съ святынею долга, и желаніе затаить и затушить въ себѣ эту любовь… Вотъ исторія этой женщины; вотъ драма, которую бы можно было развернуть съ ужасающею послѣдовательностью, драма, которая, вѣрно, не требовала бы
И что, если бы въ этомъ состояніи, безнадежномъ и мучительномъ, кто-нибудь еще шепнулъ ей на ухо, что ея участью, съ хладнокровнымъ расчетомъ, люди располагали заранѣе; что эти люди равнодушно придумывали средства къ ея паденію; что они, можетъ быть, разсказывали другъ другу за тайну объ ея связи съ другимъ; что эта тайна росла, росла и наконецъ сдѣлалась общимъ достояніемъ; и пустой разсказъ, ни на чемъ не основанный, сплетенный такъ, по догадкамъ, вылился во всѣ формы
