нею тысячек около двадцати доходу, но доход что! главное - образование.
'Двадцать тысяч доходу!' - подумал Владимир Матвеич - и мурашки пробежали по всему его телу.
- А как ее фамилия?
- Рожкова.
- А где служит их батюшка? - спросил подбежавший в эту минуту чиновник военного министерства.
- Она из купеческого звания; впрочем, отец ее почетный гражданин…
- Насилу-то вы кончили ваш вист, Матвей Егорыч, - говорила Настасья Львовна, подходя к карточному столу, исписанному мелом, - ведь, я думаю, часов шесть сряду сидели… Что же вы сделали?
- Восемь с полтиной зашиб, душечка, да, восемь с полтинкой… Рубль с четвертью, четыре рубля семьдесят пять, два… да, ровно так…
За ужином дамы, старики и молодежь расселись отдельно за особыми столами. Во главе молодежи был Зет-Зет. Он снова завел речь о своей драме с куплетами.
- Так я сказал, - начал он - что во втором акте представлен у меня Теньер в деревне… Он бродит между деревенскими жителями, вмешивается в их игры, пляшет с ними на лугу, а между тем изучает нравы и природу, и уже несколько чудесных картин написано им; вдруг в толпе девушек он встречает одну, в которую страстно влюбляется… ведь это очень натурально, все это могло случиться… Девушка также полюбила его… Теньер счастлив вполне как человек и как художник… Он сидит на берегу ручья и разговаривает с своей любезной об ожидающем их счастье.
Этим кончается второй акт. В третьем все переменяется… Теньер в своей мастерской с поникшею головою. Кругом его несколько начатых и оконченных им картин… Минуты две после поднятия занавеса молчание; потом он приподнимает голову, обводит блуждающие взоры кругом - и говорит монолог о ничтожности жизни, сомневается в своем призвании, вскакивает со стула и в волнении прохаживается по сцене. Дверь отворяется, входит старичок - отец его невесты - со слезами на глазах… Теньер обнимает его, и они плачут в объятиях друг друга… Зрители еще в ожидании, что такое случилось… В эту минуту раздается погребальная музыка. 'Иди за мною', - говорит Теньеру старец, вырываясь из его объятий. Они уходят… декорация переменяется… Погребальная процессия; несут гроб девушки, убранный цветами; в этом гробе невеста Теньера… Неутешный отец и жених идут за гробом… Музыка смолкает в отдалении. Теньер является сначала мрачный, но лицо его проясняется, и он говорит вдохновенный: 'Но я еще не совсем несчастен. Еще осталось ты для меня, святое искусство!..' Произнеся это, он упадает на колени, воздевая руки к небу, - и занавес опускается.
- Прекрасно!.. Превосходно! Я воображаю, как это будет на сцене!.. Чудо как хорошо! - раздалось вдруг несколько голосов.
Сочинитель продолжал, разрезывая жаркое:
- Я хотел изобразить в этой пьесе, как сила гения торжествует над всем.
- А скоро ваша пьеса будет играна на сцене? - спросил измайловский офицер.
- Недели через три. Теперь разучивают роли.
- Коля! надо будет его вызвать, - шепнул чиновник военного министерства другому чиновнику, сидевшему рядом с ним…
- Господа, за бокалы! - закричал хозяин дома. В руке он держал бутылку полушампанского… Пробка щелкнула в потолок. - Шипучка, шипучка важнейшая! Это вам за сегодняшнюю работу!
И полушампанское заиграло в бокалах…
- Молодца вырастили! ей-богу молодца! да он у нас сегодня просто очаровал всех,
- говорил на крыльце хозяин дома, провожая Матвея Егорыча с Настасьей Львовной и ударяя Владимира Матвеича по плечу, - вот будет тебе, Матвей Егорыч, кормилец под старость… Да, укутайся, брат, хорошенько… вот так… бесподобно.
Прощайте, матушка Настасья Львовна… прощайте…
Николай Петрович говорил правду. Владимир Матвеич на этом бале всем необыкновенно понравился, особенно после соло, и почти все единогласно говорили про него: 'Ах, какой прекрасный молодой человек!'
В четыре часа все семейство Матвея Егорыча, утомленное после бала, начинало засыпать.
Матвей Егорыч, засыпая, думал: 'Ну, я провел вечер все-таки недаром и выиграл хоть немного, а все- таки выиграл…'
Настасья Львовна, засыпая, думала: 'Теперь все в Петербурге будут говорить о том, что у меня отличные бриллианты, потому что все дамы не могли налюбоваться фермуаром, который я брала у Носковой. Пусть себе думают, что это мой…'
Анна Львовна, засыпая, думала: 'Верно, он (под этим местоимением она разумела измайловского офицера) имеет на меня виды: недаром же он танцевал со мною мазурку и говорил так двусмысленно… Ах, если бы…'
Владимир Матвеич, засыпая, думал: 'Какая миленькая… какие глазки… и как говорит!.. Что ж такое, что купеческая дочка?.. Ведь отец-то ее почетный гражданин… двадцать тысяч дохода!.. Больше тысячи пятисот в месяц… Славно, черт возьми!..'
Одна Маша очень крепко заснула от усталости и ни о чем не думала.
Глава V. О том, каким страшным соблазнам подвергается молодой человек, вступающий в свет
Всю ночь Владимиру Матвеичу снилась дочь почетного гражданина Рожкова, что будто бы он жених ее и за ней дают сто тысяч приданого, кроме ежегодного дохода; что будто бы он уже муж ее - и перед ним анфилада комнат и длинные зеркала, и он глядится в эти зеркала, и у него Станислав на шее.
Владимир Матвеич проснулся получасом позже обыкновенного, напился чаю, выкурил трубку 'Жукова' и, мечтая о девице Рожковой, отправился в департамент.
В департаменте он получил от одного из своих товарищей - человека с хорошим состоянием, записку следующего содержания:
'Любезный друг Володя. В воскресенье мы сбираемся покутить; надеюсь, что и ты не откажешься быть в числе наших. Приходи ко мне с утра; мы прогуляемся по
Невскому, а потом отправимся к Фельету. С нами, между прочим, будут кое-кто из литераторов: ZZ, Т* и К* и еще один славный малый, с которым я тебя познакомлю.
Твой Р-в'.
В воскресенье утром на Невском проспекте народа не перечесть! Скромные немочки,
Маргариты молочного цвета, с молитвенниками в руках, только что из церкви; дородные русские купчихи в дорогих мехах, с улыбкой, с черными зубами и с толстыми мужьями, только что от самовара, в дорогих шубах; молодые и старые, величественные и поджарые, испитые и жирные чиновники разных сортов: и те, которые не снимают с своих плеч вицмундира, и те, которые отзываются о вицмундире с презрительной улыбкой, и те, которые не имеют еще орденов и потому закутываются, и те, которые отважно выставляют на мороз грудь свою, увешанную орденскими знаками; дамы и девицы среднего сословия с гордыми взорами, а сзади их лакеи с аксельбантами и с заплатами на ливреях. И много, много еще разных лиц… И среди этой разнообразной и разноцветной толпы - усы, прелестные усы, завитые в кольца… И над этой разнообразной и разноцветной толпой роскошно колеблющиеся белые и черные султаны, от которых замирают и трепещут сердца барышень… Очаровательный Петербург! гранитный и чиновный город! нет подобного тебе города на земном шаре… по холоду, сырости и скуке.
Владимиру Матвеичу, несмотря на тесноту, было очень приятно гулять по Невскому проспекту… Глаза его разбегались от предмета к предмету… Бобровые воротники с проседью, сани под ореховое дерево, рысаки, барышни, малахиты, имбирное варенье, бронзы, страсбургские пироги, картины в окнах, устричные раковины, прибитые к дверям и валяющиеся у дверей, - повсюду роскошь, растравляющая страсти, повсюду блеск, ослепляющий глаза, и к тому же солнце… Владимир
Матвеич чувствовал, что жизнь блаженство, если есть средства пользоваться жизнию. За день до этого он воображал себя богачом, потому что в ящичке, в котором он хранил накопленные деньги, лежало 25 рублей ассигнациями, - теперь, глядя на все это, он показался самому себе нищим… Уже легкая тень неудовольствия готова была мелькнуть на лице его, но он подумал: 'что ж такое? не все родились богачами: трудись, хлопочи, пробивай себе дорогу! употребляй все средства… и у тебя со временем будут бронзы, малахиты и рысаки, барышни, имбирное варенье и страсбургские пироги…' Он обтер губы при этой мысли и улыбнулся… Образ дочери почетного гражданина Рыжкова снова мелькнул перед ним.
