распоряжении командир, за тобой прослежу.
– Как тюремщик? – Лавочкин усмехнулся.
– Значит, есть такая наука – психология. Согласно ее, – прапорщик действительно не связал падежи, – на меня, ну, на твоего непосредственного начальника, возложена трудная задача: воспитание в тебе настоящего мужчины. А настоящий мужик – это не тощий охламон, одинокий бродяга любви Казаноста, или как там его. Это спокойный и уверенный в себе крепкий парень, матерый человечище, отец своих детей. Я к чему? К тому, что штаны застегни, а то ходишь, будто девка красная, с ширинкой растопыренной!
Пристыженный Лавочкин отошел подальше от торжествующего командира.
Тот крикнул вдогонку:
– Запомни, я слежу за тобой и твоими морально-волевыми поступками! Не хами, чти командира и не воруй. А то знаю я вас. Чуть отвернешься, а вы уже слямзили ракетонасильник.
– Ракетоноситель, товарищ прапорщик.
– Эх, рядовой… Ты вот все умного из себя корчишь, а сам простой армейской шутки понять не можешь. Это же игра слов!
«Игра ослов», – мысленно передразнил Палваныча Коля.
В Дубовых проснулся великий стратег, жаждущий усвоить диспозицию.
– Ну, Хельгуша, теперь рассказывай о государстве, куда мы направляемся.
Страхолюдлих многое поведала о Дриттенкенихрайхе.
Как следует из названия, страна управлялась сразу тремя королями. Первый, Герхард фон Аустринкен- Андер-Брудершафт[14], являлся официальным монархом в привычном смысле этой должности. Он проводил время в роскошном дворце, где ни на день не утихал бесконечный пир. Древняя традиция повелевала мужчинам рода Аустринкен-Андер-Брудершафт никогда не появляться на людях трезвыми. Историки всегда удивлялись: как же монархи умудрялись продолжить династию, если круглые сутки не вязали лыка?
Тем не менее род успешно продолжался, ибо Герхард был, ни много ни мало, семнадцатым. Супруга умудрилась подарить ему здорового наследника, значит, конституционная монархия была вне опасности, хотя во время гуляний Герхард норовил попасть в разные истории: то с балкона упадет, то порежется верным кинжалом, которым беспощадно кромсал окорок, то, ненароком оступившись, чуть не утонет в фонтане. Куда уж тут до управления страной!
Естественно, что при таком развеселом официальном руководителе нашелся тайный управитель. Увы, это был не какой-нибудь серый кардинал или теневой премьер-министр. Настоящая власть в Дриттенкенихрайхе принадлежала королю преступного мира. Нынешний реальный глава государства носил гордое прозвище Рамштайнт[15]. Эта кликуха закрепилась за верховным криминальным авторитетом вовсе не оттого, что лицо его имело неровный землистый оттенок.
Трон преступного короля никогда не наследовался, его следовало захватить. Рамштайнт начал восхождение на вершину власти зеленым пареньком. О его жестокости ходили страшилки. Если он объявлял войну какому-либо человеку, то все заканчивалось полным вырезанием соперника, его родственников, друзей и соседей. Банда Рамштайнта не жалела даже домашних животных – от канарейки до крысы. Поэтому бурная деятельность набиравшего силу лидера имела два положительных последствия: во-первых, неуклонно сокращалось количество бандитов, а во-вторых, уменьшался риск эпидемий, возникающих из-за пасюков. Визитной карточкой Рамштайнта был убиенный, коего совали лицом в помойку или хотя бы в мусорный мешок. Люди узнавали автора кровавой драмы по почерку. Будущему монарху казалось, что в этом штрихе есть некий шарм. Темные века рождали странную эстетику.
Распихав конкурентов по черным ящикам, Рамштайнт к тридцати шести годам стал бандитским королем. Теперь любые серьезные вопросы решались только с его ведома. Лидеры соседних государств попросту боялись связываться с мафиозным королевством, бюрократия и армия принадлежали Рамштайнту. А пьянчугу Герхарда главный преступник рассматривал как потешную ширму и даже подкидывал ему денег на поддержание веселий. В любом случае криминальный бюджет государства в десятки раз превышал официальный.
Третьим «монархом» Дриттенкенихрайха был певец – избираемый на пять лет талант, которому присуждалось нетленное звание «Король поп-музыки». Эта древняя традиция уходила своими корнями в те времена, когда пением отгоняли птиц от свежих посевов. «Поп» было сокращением от «попанц»[16], то есть от «пугала». Существовали иные трактовки, в том числе и пошловатые, но они категорически отметались самими певцами. Чтобы доказать свое происхождение от пугала, они одевались в яркие блестящие одежды, неистово бренчали на лютнях и голосили особенно немузыкально. Самый шокирующий бард и становился королем. Ему доставались народная любовь и премия – золотая фигурка огородного пугала.
Нынешним «королем попа» был Филипп Кирххоф[17], довольно сносно перепевавший чужие песни.
Кроме заимствований нынешний властитель муз прибегал к исполнению бессмысленных песен, составленных из двусмысленных междометий. Например, композицию «Дива», раздобытую за рубежом и переработанную Филиппом в вопиющую бессмыслицу, которую по-русски можно передать примерно так:
Пелось это с исключительным пафосом, словно отступать корыту было некуда, позади Федора.
Простота Кирххофа была хуже воровства, поэтому люди его любили. Рамштайнт оказывал материальную поддержку и этому властителю дум.
Хельга не знала очень важной детали: Шлюпфриг, незадачливый похититель полкового знамени, не случайно устремился в Дриттенкенихрайх. Зверь бежал на ловца. Дело в том, что Рамштайнт имел маленькую слабость – страсть к коллекционированию магических артефактов. В его кладовой уже лежали Астральный Мегасвисток, Сакральная Скалка, Волшебная Фиговина и даже Колдовской Горшочек Со Смехом. Хозяин не знал, как пользоваться этими предметами. Исключение составлял лишь Горшочек. В минуты грусти верховный преступник заглядывал внутрь артефакта и невольно предавался безудержному лечебному хохоту.
Рамштайнт полагал, что собирание великих вещиц делает его кем-то большим, нежели главарем преступного мира. Он мечтал обо всех известных священных реликвиях, но особенно о последней известной – о штандарте легендарного Николаса Могучего.
– Воистину это великолепный предмет, коль скоро Николас стал героем буквально за пару дней! – говаривал криминальный король, взяв патетический тон. – Не верю, что столь незаурядный артефакт исчез вместе с хозяином. Такие вещи не пропадают, они обретают новую жизнь.
Знал бы Рамштайнт, что знамя шло к нему само…
Глава 11.
Ответственность за козла, или Узник замка Рамштайнта
Во время следующего коврового перелета Коля Лавочкин решил во что бы то ни стало сбежать от ненавистного прапорщика. Парень обнаружил в себе богатые залежи злорадства: глядя на зеленеющего от воздушной болезни Палваныча, солдат не мог сдержать удовлетворенной улыбки.
Хельга щадила Дубовых – вела ковер помедленнее и без виражей.
К вечеру погода изменилась. Небо затягивалось тучами. Земля потемнела: недавно был дождь. Прохлада и влажность не добавляли комфорта.
Лес закончился, начались бескрайние поля. Наконец появились полосатые пограничные столбы.
Прапорщик не выдержал:
– Давай вниз!
Стоило ковру лечь на землю, Палваныч рухнул коленями в грязь. Он тяжело дышал, держась за тугое пузо. Затем, решив попить, чтобы унять желудочные спазмы, потянулся к лужице. Чуть мутноватая вода собралась в отпечатке коровьего копыта.
– Пауль, не пей, козленочком станешь! – предостерегла Хельга.
