англичанином африканского происхождения. Его родители, настоящие африканцы, общались исключительно при помощи рэпа. Через год люди забрали юного Эм Си от папы с мамой и определили в другую цирковую труппу, где уже были шимпанзе. Они также болтали стихами. Постепенно Ман-Кей стал не только изъясняться, но и думать своеобразным речитативом.
Любовь к рифмовке заставляла Эм Си отвлекаться от основной мысли, загрязняя ее вензелями для красного словца. Такой же бардак творился и в мыслях шимпанзе, поэтому действовал он куда быстрее, чем думал.
Теперь, когда время действовать закончилось и наступил черед обмозговать положение вещей, Ман- Кей изрядно закручинился.
– Думай, Эм Си, думай, ду… Just do it, do it, дует-то как, просто мрак, и на беду, я словно в бреду, думай, Эм Си, думай, ду… – нашептывал шимпанзе, притопывая в такт.
Где-то на двадцать третьем повторе этой несуразицы до Ман-Кея дошло, что его попросту зациклило, и мохнатый рэпер замолчал.
«Значит, все, хватит, без дураков, йо, – постановил Эм Си, – и без этих йо. Нате, ребята, дальше сами, избавлюсь от оков слов, хватит игр со словами, не нами придуманы правила…»
Шимпанзе был вынужден прервать и мысли. Даже попытка одернуть себя привела его к бесплодному эквилибру рифмочками. Собравшись с силами, Ман-Кей худо-бедно родил здравую мысль: надо искать Михайло. Почему? Из тех, кто вывалился до Эм Си, медведь был самым неподготовленным к таким полетам. Колючий и Парфюмер хотя бы легкие. О судьбе остальных спутников афро-англичанин не знал. Оставалось надеяться, что их не вытряхнуло из гондолы и они благополучно приземлились где?то далеко, но лучше поближе.
Ломоносыч мог сильно пострадать, смекнул Ман-Кей. Следовательно, надо его найти и оказать помощь. О совсем плохом исходе падения тамбовского мишки шимпанзе предпочитал не думать.
Мыслительный процесс отнял у Эм Си уйму времени. Ночная тьма успела сдать позиции, и в лес тихо, но победно вошли предрассветные сумерки. Кое-где над низинами повисли клочья белесого тумана. Проснулись птички, зачирикали, запели, вселяя в музыкальную душу обезьяны ничем не мотивированный оптимизм.
Хлопнув в ладоши, Ман-Кей бодро зашагал против ветра, ловя обрывки собственных мыслей: «Кроме Михайло есть еще и Гуру. Я знаю его натуру. Он бегун, прыгун, но плохой летун. Только бы он удержался, в борта вцепился, в корзину вжался. Что за злополучный полет? Надеюсь, дождь не польет…»
Сначала Гуру Кен решил, что ему чертовски не повезло. Он камнем падал сквозь чащобу, ломая все на своем пути. Короткие передние лапки были бесполезны, мощные задние предназначались для скачкообразного бега, а не для лазания по деревьям. Справившись с ужасом, кенгуру осознал, что летит «солдатиком», то есть головой к небу, и стал рьяно орудовать ногами, как бы отталкиваясь от ветвей.
И ведь помогло! Кто знает, не начни Гуру Кен барахтаться, так бы и расшибся, несмотря на то что его падение закончилось старым шалашом, обильно покрытым соломой. Очевидно, бойкие польские пацанята построили балаганчик, в который так удачно угодил кенгуру.
Хрястнуло оглушительно. Гуру провалился, шмякнулся боком и головой оземь и потерял сознание.
Кену привиделась родная Австралия. Скачет он, стало быть, по зеленым просторам, перемежающимся с желтой песочной степью, проносится мимо раскидистых деревьев, страусиного пастбища, широкой реки Муррей. Вбегает на холм, ломится вниз, да оступается на камне и – кубарем! Бух в кустарник! Глаза от боли сомкнул, открывает, а над ним небо синее-синее, молочное облачко струится, ветерок щекочет нос. Склоняются над Гуру Кеном две темные головы, и одна произносит:
– Или пан урод отдохнуть прилег?
Кенгуру поморгал и понял, что очнулся.
– А что же это такое у пана на шее красное?
Гуру сообразил, что неразличимые пока существа интересуются его боксерскими перчатками.
До побега из шапито Кен работал цирковым боксером, очень дорожил перчатками и каждый день находил часок для тренировок.
– Это перчатки, – сказал Гуру.
– Модные? – спросили незнакомцы.
– Конечно. Они для бокса.
– О, это такой вид мордобоя, – проявил эрудицию один из местных.
– А вы кто? – окончательно опомнился кенгуру.
Незнакомцы распрямили спины, на их мордочки упал свет, и Гуру смог их разглядеть.
– Ух ты, да вы скунсы!
– Нет, добжий пан, не оскорбляй! Мы еноты.
– Простите, обознался.
– Не волнуйся, мы тебя тоже за тушканчика-баскетболиста сначала приняли, да потом поняли, что тушканчики такими верзилами не бывают.
– Я кенгуру.
Еноты переглянулись.
– Кенгуру… – эхом повторил один.
– Австралийский? – спросил другой.
– Ну, не эстонский же, – ответил первый.
– А откуда он у нас?
– А откуда ты у нас? – переадресовал енот вопрос Гуру.
– Из Тамбова.
– Россия – родина кенгуру, – тихо съязвил первый.
Кен присмотрелся к нему, потом перевел взгляд на второго. Да, различия были.
На мордочке первого енота красовалось огромное белое пятно. Оно опоясывало правый глаз и как бы стекало по щеке к шее. Голова второго была полностью черной, выделялась лишь неширокая полоска на макушке. К тому же первый выглядел помельче и двигался порезче, а второй, очевидно, ощущал себя увальнем, только мордашка то и дело заострялась либо расплывалась в улыбке. Богатая мимика у зверька, ничего не скажешь.
– Ладно, ребята, помогите встать, – проговорил кенгуру, протягивая передние лапы.
Еноты не отказались.
– Спасибо, – поблагодарил австралиец, оказавшись на ногах. – Давайте знакомиться. Кен Гуру.
– Кшиштов меня кликать, – представился енот с пятном.
– Анджей, – почти торжественно промолвил енот-увалень.
После того как знакомство было скреплено лапопожатием, кенгуру спросил о самом насущном:
– Ребята, а вы не видели ежа, скунса, лису, петуха, медведя, шимпанзе и волка?
Кшиштов растерянно завертел головой, глядя по очереди на Кена и Анджея, словно ожидал, что более рассудительный товарищ сможет ответить на странный вопрос чужака.
Анджей не ударил мордочкой в грязь:
– Ну, если мы беседуем в широком аспекте, то мы, безусловно, встречались с ежом, лисой и петухом. Раньше. И не со всеми вместе. С остальными – не имели счастья. Если же тебя интересует, видели ли мы перечисленных животных вместе, то, увы, нет.
Енот провел пальчиком по носу снизу вверх, будто поправил несуществующие очки. В глазах Кшиштова Анджей был просто академиком.
– Да-да, извините, – пробормотал Кен. – Я задал слишком неконкретный вопрос. Я путешествовал не один. Наш монгольфьер потерпел крушение. Мои друзья…
– Ваш монгольф… что? – перебил Кшиштов.
– Монгольфьер. Воздушный шар, – пояснил боксер-кенгуру, от нетерпения сжимая кулаки.
– Извини моего брата, – мягко сказал Анджей.
Кенгуру кивнул и продолжил:
– Мои друзья падали из гондолы… – Он поглядел на Кшиштова и поправился: – Из корзины. Мои друзья падали из корзины, я тоже не удержался. Как они теперь?..
Анджей почесал макушку, ероша белую полоску меха.
– Не отчаивайся. Если даже ты не переломал себе ног, то твои друзья уж точно должны были пережить
