– Фу, накоптил, – проворчал Лавочкин.
Он счел, что завеса демонстрировала неприятие черта. На самом деле Аршкопф был рассержен на солдата. Зачем тому было прятаться?
Коля покрутил в руках темную мутную бутылку.
«На кой Болваныч ее прислал? – задался вопросом парень. – Праздничный паек от прапорщицких щедрот? Надо будет выпить чарку за пробуждение его совести».
Сунув бутылку в заплечный мешок, рядовой двинулся дальше. Как ни старался он успеть дойти до северной оконечности долины засветло, сумерки застали его в лесу.
Ночевать здесь не хотелось. Жутковато как-то было.
Солдат продолжил поход, надеясь, что все обойдется.
Сумерки сменились теменью. Несколько минут Коля шел наугад, пока не заприметил свет.
«Ага, сейчас выйду на поляну, где водят хороводы великаны», – пошутил парень.
Великанов не оказалось. Был костер.
У костра сидела троица. Коля сразу обратил внимание на ближнего к нему парня. Тот сидел, приосанившись, и горделиво задирал нос. Голова пижона поднялась на длинной тонкой шее так, что Лавочкин подумал о шарике, надутом гелием, и даже забеспокоился, не оторвется ли голова-шарик от шеи- ниточки и не улетит ли.
За представительным малым сидела миловидная девушка. В простом, но не самом дешевом платье, с аккуратной прической. В глазах – какое-то детское любопытство, дескать, кто это к нам пожаловал?
Напротив девушки сидел третий незнакомец. По первому Колиному впечатлению, серый неприметный человек средних лет. Усатый, круглолицый. Потом солдата насторожил его бегающий взгляд. «Либо вор, либо еще хуже», – решил рядовой. Правда, на коленях незнакомца покоилась лютня.
– Здравствуйте, – обратился к троице Лавочкин.
– Привет тебе, любезный путник, – ответила девушка.
Тембр у нее был волшебный: мягкий, будто обволакивающий, и в то же время звонкий, как колокольчик.
– Гмык, – буркнул лютнист что-то неразборчивое.
Гордец вовсе промолчал.
– Разрешите скоротать ночь у вашего костра, – попросился солдат.
– Бур-бур, – опять невнятно выразился лютнист, и его глаза забегали еще быстрее.
– Конечно, присаживайтесь, – то ли перевела, то ли сказала наперекор музыканту красавица.
Коля посмотрел на парня, задравшего нос, и сел к огню, стал греть руки.
– И откуда, осмелюсь проявить интерес, вы идете? – подал голос гордый.
– С юго-запада, – промолвил Лавочкин. – От границы с Черным королевством.
– И что же, ты был там? – Девушка наивно захлопала ресницами.
– У границы-то, да, был, – поосторожничал солдат. – Неспокойно там.
– Угу… – На этот раз реплика «речистого» мужика была вполне понятна.
– Вы играете? – Коля кивнул на лютню.
– Нет, просто сижу, – еле слышно ответил «речистый».
Рядовой улыбнулся:
– Я вообще спросил, а вы сразу шутите.
– Ларс у нас немного грубоват в общении, – пояснила красавица, – зато поет нежные песни.
Музыкант снова пробурчал нечто непереводимое, отвернулся.
– А это, – девушка показала на статного, – не кто иной, как…
Пижон оборвал ее, замахав рукой.
– Мое имя слишком известно, чтобы меня представляли, – изрек он.
Лавочкин присмотрелся к лицу гордеца. «Хм, пучеглазый, чернявый, кудрявый, курносый, в меру губастенький… – отмечал солдат. – Нет, не знаю».
– Кирхофф[31] он. Тот самый. Филипп который, – проговорил лютнист Ларс.
Статный зыркнул на спутника недобрым карим оком.
Коля порылся в памяти и чуть не хлопнул себя по лбу: «Конечно! Я слышал это имя. Дриттенкенихрайхский король поп-музыки! Но что он здесь делает?!»
– Почему вы не в столице, Филипп?
– Спасаюсь бегством. Искусство и война несовместны, – патетически произнес Кирхофф.
– Разве под Пикельбургом враги?
– Золотой мой, ты откуда такой взялся? Враги уже в самом Пикельбурге!
В больших глазах певца стояли слезы.
У солдата отвисла челюсть. «За три дня?!» – недоуменно подумал он.
– Так ведь армия Дункельонкеля только что была в Дробенланде… – вымолвил Лавочкин.
– Вы правы, любезный путник, – ответила девушка. – Война длится всего второй месяц, а полчища черного мага уже хозяйничают в Дриттенкенихрайхе. Дьявольские уловки позволяют им продвигаться с пугающей скоростью.
– Постойте-постойте! – Рядовой даже вскочил на ноги. – Как месяц?! Чуть больше недели назад…
Он оборвал себя на половине фразы и снова сел. Мозг солдата лихорадочно работал. Либо красавица врет, либо…
– Елки-ковырялки! – выдохнул Коля. – Маленький народец! Хоровод! Вот про что я читал у братьев Гримм. Поляна, танцы, пролетевшее время.
– О чем это ты? – оживился лютнист.
– Я был в хороводе маленького народца, – сказал парень.
– Вздор и выдумки. – Кирхофф поморщился. – Вашего так называемого маленького народца не существует.
– Однако в легендах о нем кое-что говорится, – возразил Ларс.
– Ха, в легендах, – раздраженно передразнил беглый поп-король.
– А также в балладах и преданиях. Помните сказку «Шаловливый мальчик с шаловливый пальчик»?
– Ларс, – укоризненно протянула девушка.
Солдат невольно залюбовался ею. Сейчас красавица состроила полупритворную гримаску обиды, и очарование этой игры затмевало сам повод. Стало очевидно, что девушка заранее простила лютниста, но попеняла ему не без оснований.
– Из песни слова не выкинешь, – сварливо проговорил музыкант. – Поклянитесь, незнакомец! Вы не выдумщик? Хоровод маленьких людей – правда?
– Правда, – хмуро ответил Лавочкин.
Его беспокоили сейчас куда более серьезные вещи, нежели пляски лилипутов. Где Палваныч, Тилль и прочие? Живы ли? Ищут небось, а он по голубым пещерам шляется…
– Расскажите, сделайте милость, – почти взмолился Ларс.
– Ну… Позже. Может быть, – пообещал солдат, не отрываясь от тревожных мыслей.
– Ой, что же это мы? – Красавица всплеснула руками. – Как тебя зовут?
Коля очнулся, посмотрел в зеленые глаза девушки:
– Николасом. А вас?
– Фрау Грюне[32], – представилась она.
– Груня, стало быть, – усмехнулся парень.
Красавица рассмеялась, пряча лицо в ладошки:
– Ты смешно произнес мое имя! Мне понравилось. Куда же ты путь держишь?
Рядовой взял паузу. Ему и самому было интересно, куда теперь идти. Почесав лоб, он неуверенно сказал:
– В Стольноштадт, вероятно.
– Мы тоже! – обрадовалась Грюне. – Сейчас это самое далекое от фронта место.
– Да, вам, музыкантам и певцам, на войне делать нечего, – проговорил Лавочкин.
– Что ты, Николас! – Она залилась бархатистым смехом. – Вот они музыканты, а я – типичная
