представляют собой более мелкие генеалогические сегменты клана. Скажем, у нуэров член большого линиджа прослеживает свое происхождение на 7–8 поколений назад, член малого линиджа, входящего в данный большой линидж — на 3–5 поколений. Никакие браки между людьми, принадлежащими к одному клану, а тем более к одному линиджу, невозможны — они считаются кровосмесительными. Иными словами, линидж и клан представляют собой экзогамные ячейки общества (от греческих слов
Казалось бы, при таких строгих ограничениях практически немыслимо найти себе «правильного» супруга или супругу среди того контингента лиц, которые десятилетиями живут совместно и связаны сложной сетью семейных отношений. Однако в действительности возможности выбора остаются достаточно широкими в силу того, что счет родства ведется либо только по мужской, либо по женской линии. В первом случае мы говорим о патрилинеиных кланах и линиджах, во втором — о матрилинейных (рис. 13.4,13.5). У разных этносов господствует либо тот, либо другой принцип[13]. Результатом же отсчета родства по мужской либо по женской линии оказывается довольно неожиданная вещь: два человека, которые, с нашей точки зрения, являются очень близкими родственниками, в культуре данного этноса таковыми не считаются. Например, при патрилинейном счете родства дети сестры как бы «выпадают» из того линиджа (а следовательно, и клана), к которому принадлежат дети ее брата, он сам, его сестра, отец и дед. В то же время дети двух братьев остаются в пределах одного и того же линиджа. Именно этим объясняется широкое распространение в примитивных обществах кросскузенных браков (сын брата и дочь сестры подходят друг другу как супруги, поскольку оказываются в разных линиджах) и почти повсеместный запрет браков между параллельными кузенами (сын и дочь двух братьев остаются в линидже их отца).
Разумеется, регулирующая роль систем родства далеко не ограничивается сферой подбора половых партнеров. Буквально каждый шаг в жизни человека определяется его различными правами и обязанностями в отношении лиц, так или иначе классифицируемых в сложной системе родственных отношений. Например, у нуэров семья жениха отдает отцу невесты в качестве выкупа за нее 40 коров, которых тесть затем распределяет среди своих родных строго определенным образом. Себе он оставляет 8 коров, трех предоставляет своей супруге. Старшие братья тестя и тещи получают по 4 коровы, младшие братья — по две, двоюродные братья — по 3 и старшие сестры — по одной. Старшему брату невесты достается 7 коров, ее старшему кузену — 2. А вот другой пример, касающийся теперь уже конфликтных ситуаций в обществе нуэров. Если произошло смертоубийство, любой из родичей погибшего по праву кровной мести может убить кого-либо из близких родичей убийцы. Однако ему запрещено применять месть в отношении двоюродных братьев убийцы, если те являются детьми брата его матери или сестер матери либо отца, ибо те, как уже говорилось, не принадлежат к линиджу убийцы.
По словам известного знатока африканских культур, бельгийского этнографа Жака Маке, система общественных отношений, определяемых родством, простирается среди живых и усопших далеко за пределы реальных родственных уз. Речь идет прежде всего о так называемом классификационном родстве. Человек называет «отцом», «братом», «женой» и т. д., не только тех лиц, которые в действительности являются таковыми, но и всех тех, кто по своему возрасту и происхождению подходит для этой роли. При этом термин родства (такой, например, как «отец»), используемый для обозначения тога или иного из классификационных родичей, согласуется и с общей линией поведения по отношению к нему. Так, человек обязан относиться ко всем своим классификационным отцам с тем же почтением, как и к истинному отцу. Такая система строго регламентирует взаимоотношения людей в коллективе и в значительной степени упрощает общение, поскольку для каждой обыденной ситуации изначально заданы освященные традицией стандарты поведения.
Другая форма расширения родства — теперь уже не по горизонтали генеалогического древа, а по вертикали — обязана мифотворчеству. Там, где в череде прошлых поколений теряются реальные основатели линиджа или клана, на сцену выходит фантазия. С ее помощью можно воссоздать образ мифического предка, якобы положившего начало двум или более кланам, члены которых желают породниться между собой. В таких ситуациях возникают фиктивные родственные связи, объединяющие подчас все кланы данного племени или даже все племена некоего большого этноса. Так, все мужчины африканского этноса монго, населяющего обширную зону африканского тропического леса между реками Конго, Касаи и Луалаба и насчитывающего около полутора миллионов человек, называют себя братьями, ибо все они ведут свою родословную от мифического предка по имени Монго.
Людям, живущим в современном мегаполисе, в окружении соседей по дому, большинство из которых мы едва знаем в лицо, трудно осознать до конца ту колоссальная роль, которую играют родственные отношения в сегментарных обществах с их примитивными формами экономики. Вернемся же еще раз в страну нуэров и послушаем, что говорит по этому поводу Э. Эванс-Причард. «Через родственные отношения проявляются самые сильные чувства нуэров, и все социальные отношения обычно выражаются ими на языке родства». Фактически сказанное здесь сводится к тому, что нуэры постоянно стремятся подменить в своем сознании территориальную структуру общества, которая реально определяет социальные макропроцессы (такие, как кооперация соседей в их трудовой деятельности, межплеменные конфликты, войны и т. д.), членением общества на основе родственных связей. Это, в частности, выражается в том, что территорию того или иного племени (элемент пространственной структуры) нуэры зачастую называют по имени наиболее влиятельного здесь клана (элемент кланово-линиджной структуры). Деревня, в которой проживают члены разных кланов и линиджей, постоянно кооперирующиеся на почве соседских и производственных отношений, обычно получает имя того линиджа, который первоначально обосновался здесь. В итоге «система линиджей искажается, принимая форму территориальной системы, внутри которой она функционирует».
Все это с очевидностью подводит нас к выводу, всю важность которого трудно переоценить. Мы воочию видим, что люди конструируют в своем сознании социальную среду, в которой существуют, подменяя в большей или меньшей степени сконструированными образами объективно существующую реальность. Этот во многом вымышленный образ мира в общих чертах выглядит весьма однотипным в культурах разных этносов с примитивными формами экономики. Но у каждого данного этноса он может иметь свои собственные, подчас неповторимые черты. Именно поэтому некоторые ученые считают, что у аборигенов Австралии существует столько же разных систем родства, сколько племен обитает на этом континенте.
Мир и война
Изучение этносов, сохранивших черты первобытно-общинного строя, — это всегда экскурсия в мир поражающих воображение, зачастую плохо понятных стороннему наблюдателю верований, обычаев и ритуалов. Но более всего ученых-этнографов и социологов удивляет способность такого рода обществ сохранять устойчивый внутренний порядок при отсутствии каких-либо явных инструментов законодательной, исполнительной и судебной власти. В эгалитарном обществе с первобытными формами экономики (будь то охота и собирательство, лесное земледелие либо отгонное скотоводство) человек считает себя равным всем прочим и не склонен подчиняться какому-либо диктату со стороны своих ближних. Когда Миклухо-Маклай спрашивал у жителей папуасской деревни, кто у них вождь, каждый взрослый мужчина неизменно указывал на себя.
В такой ситуации главные источники поддержания общественного порядка — это, во-первых,
