избранниц от родительских хлопот, достаточно, наверное, чтобы признать: высокая ответственность и самоотверженная забота о потомстве со стороны самца — явление не столь уж редкое в мире животных. Поэтому трудно согласиться с мнением известного американского этнографа Маргарет Мид, которая в своей книге «Культура и мир детства» пишет, что отцовство представляет собой «социальное изобретение» человека. Другое дело, что люди, руководствуясь экономическими соображениями и созданными ими этическими нормами, воспроизвели на принципиально новой основе немало тех «обычаев», которым братья наши меньшие инстинктивно следовали задолго до того, как на Земле появился Человек Разумный. Не является в этом смысле исключением и моногамная семья, которую мы, воспитанные в традициях европейской (а по существу — христианской) культуры, привыкли считать наиболее естественной и высоконравственной формой взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Об этом и некоторых других аспектах семейной жизни в человеческом обществе речь пойдет в последней главе этой книги. А сейчас нам будет, вероятно, небезынтересно узнать, насколько широко моногамия распространена среди животных и как построены у них взаимоотношения между членами моногамной семьи.
Хороша парочка — баран да ярочка
Эта русская поговорка, возможно, и не вполне уместна в преддверии рассказа о моногамных животных. В стадах домашних овец, равно как и их предков — диких баранов-муфлонов, нет ничего похожего на моногамию. То же самое можно сказать в отношении почти всех прочих копытных: буйволов, оленей, антилоп, свиней и т. д. Для всех этих животных, как и для подавляющего числа других млекопитающих, в том числе и наших ближайших предков — приматов, характерны неупорядоченные половые отношения между самцами и самками — то, что зоологи называют промискуитетом. Самка становится благосклонной к представителям сильного пола в строго определенный период половой охоты, именуемой иначе эструсом, или течкой, и в течение этого короткого времени отдает свою благосклонность одному или нескольким самцам, точно так же, как это происходит у медведей, ланей и шимпанзе, о повадках которых я рассказывал в предыдущей главе. В дальнейшем самка, произведя на свет детеныша, полностью отвечает за его благополучие, не получая ни малейшей помощи со стороны безответственного папаши.
Сказанное в полной мере относится и к тем видам млекопитающих, самки которых склонны, насколько позволяют обстоятельства, придерживаться коллективного образа жизни. Что касается самцов, то каждый из них с началом брачного сезона стремится установить полновластный контроль над той или иной группой самок, которая становится в результате его гаремом (рис. 9.1). Необходимо, однако, заметить, что вопреки всем усилиям самца воспрепятствовать контакту контролируемых им самок с другими самцами-соперниками удается это ему далеко не всегда. Как правило, спустя непродолжительное время половые потенции хозяина гарема истощаются, и тогда он волей-неволей вынужден уступить свое место одному из своих более напористых конкурентов. Типичный пример подобного положения вещей дает лежбище тюленей-сивучей. Все присутствующие здесь самки распределены между гаремами, насчитывающими обычно 5–7 (редко до 20) самок. Как бы ни был силен огромный самец-секач, подчас достигающий в длину 3,5 м, ему не всегда удается продержаться в качестве полновластного опекуна группы самок более недели. В среднем же смена счастливых обладателей гарема происходит здесь каждые девять дней.
Читателю может показаться неожиданным и странным, что среди примерно четырех тысяч видов млекопитающих, обитающих ныне на нашей планете, приверженность моногамии или, по крайней мере, склонность к ней свойственны не более чем 200 видам, что составляет всего лишь 5 процентов от общего числа видов млекопитающих. С другой стороны, взаимоотношения супругов, которые в той или иной степени напоминают моногамию у человека, мы находим у несмышленых созданий вроде мокриц или жуков- мертвоедов, у многих рыб и у подавляющего большинства птиц. Среди пернатых виды со склонностью к моногамии определенно преобладают примерно в 150 семействах, и только у представителей 20 семейств моногамия не практикуется вообще либо не может рассматриваться в качестве преобладающей формы отношений между полами.
Возникает естественный вопрос в чем же причина столь резких различий между млекопитающими, совершенно не склонными связывать себя жесткими брачными обязательствами, и птицами, подающими нам трогательные примеры столь высоко ценимой в нашем обществе супружеской верности? Не вдаваясь пока в детали и в многочисленные исключения из данного правила, на этот вопрос можно ответить так: у млекопитающих самка, имея при себе ею самой вырабатываемый запас пищи для детенышей, в известном смысле независима в своих действиях, и при достатке корма может пренебречь помощью со стороны себе подобных. Что касается птиц, то здесь мамаша-одиночка вынуждена одновременно обогревать яйца и добывать пропитание, что зачастую оказывается задачей невыполнимой.
Родительские тяготы у императорских пингвинов: взялся за гуж, не говори, что не дюж…
Острая необходимость в объединении усилий по меньшей мере двух индивидов, из которых один заботится о хлебе насущном в то время, пока другой насиживает кладку, возникает у тех птиц, у которых яйца требуют длительного и непрерывного насиживания, а добывание корма затруднено настолько, что превращается в самостоятельную проблему. Поистине замечательный пример того, как решают подобную задачу супруги, строжайшим образом соблюдающие принцип разделения труда, дают нам императорские пингвины — эти величественные обитатели Антарктического континента и омывающих его южнополярных морей.
Не будет преувеличением сказать, что этим неспособным к полету птицам, расхаживающим в вертикальном положении и не уступающим размерами и ростом хорошо упитанному пятилетнему ребенку, принадлежит пальма первенства в почти необъяснимой приверженности производить потомство в условиях, казалось бы, полностью исключающих такую возможность. Хотя многие из существующих ныне 16 видов пингвинов гнездятся в Антарктиде и на островах в районе Южного полярного круга, ни один из них, кроме императорского пингвина, не выбирает для размножения антарктическую зиму, когда отметка термометра может неделями держаться ниже -35 °C при скорости ветра до 50 м в секунду.
Гнездовые колонии этих мощных птиц, словно бы одетых в голубовато-серый атласный кафтан с белой манишкой и в черную маску, оставляющую открытыми ярко-желтые щеки, располагаются на ровных ледяных полях, которые сковывают прибрежные участки моря вскоре после наступлением осеннего похолодания. В Антарктиде осень начинается в марте, и именно в это время императорские пингвины собираются в местах своих традиционных гнездовий.
Колонию, состоящую из нескольких тысяч птиц весом до 30–40 кг каждая, выдержит не всякий лед, так что пингвины стараются уйти как можно дальше от незамерзших еще участков воды — поближе к материку, где мощная толща ледового поля надежно гарантирует пернатых от неприятных неожиданностей. Удаляясь от открытых водных пространств, пингвины тем самым вольно или невольно обрекают себя на многомесячное голодание, ибо никакой пищи во льдах им не суждено найти ни при каких условиях. Вот так и движутся через негостеприимные торосистые льды под косыми негреющими лучами осеннего солнца вереницы странных двуногих существ, оставляя за собой десятки километров пройденного пути и столь привычную морскую стихию, где при желании всегда можно полакомиться рыбой, рачками или вкусными головоногими моллюсками.
После того как пингвины обосновались в выбранном ими месте, около двух месяцев уходит на поиски подходящего партнера, установление брачных связей и на подготовку самок к яйцекладке. В мае, когда страшная полярная зима уже на пороге, каждая самка откладывает единственное яйцо белого цвета весом
