— У меня есть как раз одна такая вещь.
— Какая вещь? — спросила Марийка.
— Кожаная куртка.
— А тебе она что — не пригодится?
— Она совсем старая. Ее носить уже нельзя.
— Тебе нельзя, а другим можно? — спросила Марийка.
— Как ты сворачиваешь!.. — обиделся Лукашин. — Конечно, может кому-нибудь понадобиться. У нее подкладка совсем хорошая. Только ты продай.
— Почему я?
— Я мужчина, — сказал Лукашин, — мне неудобно.
— Ну, нет, знаешь, — сказала Марийка, — сроду не торговала и впредь не буду. Я стахановка, мне неприлично на базаре стоять с барахлом.
— Подумаешь! — возмутился Лукашин. — Какая графиня!
— Вот уж такая графиня, — отвечала Марийка и ушла на работу.
Пришлось Лукашину самому идти на рынок. Он встал в сторонке и, стесняясь, развернул свой товар. Сперва он держал куртку на руке. Потом взял ее обеими руками за воротник. Потом повернул к зрителям подкладкой… Один человек подошел, спросил:
— Сколько просите?
Лукашин хотел просить двести, но почему-то сказал сто.
— Двадцать пять дать? — спросил человек.
Лукашин замялся. Человек отдал ему куртку и равнодушно отошел.
«Надо просить пятьдесят, — подумал Лукашин, — так вернее будет».
Но ему не у кого было просить пятьдесят, потому что никто к нему больше не подошел. Лукашин постоял и пошел домой. У дверей квартиры он столкнулся с Мирзоевым. Мирзоев отправлялся на свадьбу к приятелю и заходил переодеться. Он был в толстом мохнатом пальто и шляпе, от него пахло одеколоном, черные усики его были идеально подстрижены.
— А, сосед, добрый день! — приветствовал он Лукашина. — Ну, как дела? Еще не работаете?
Лукашин пожаловался на свои затруднения.
— Что вы говорите! — сказал Мирзоев. — Один покупатель и двадцать пять рублей?.. А ну, покажите.
Он развернул куртку.
— Старовата. Лет пятнадцать, должно быть, носили… Потеряла цвет. Вот так у нас на сиденье вытираются штаны… Гм. Двадцать пять рублей?
«Если он предложит пятнадцать, — подумал Лукашин, — я отдам».
— Она совсем крепкая, — сказал он робко.
— Вы ее не продадите, — сказал Мирзоев. — Ну-ка, идемте.
Он помчался как ветер: он боялся опоздать на свадьбу… Лукашин — за ним. Примчались на рынок.
— Вы только, пожалуйста, ничего не говорите, — попросил Мирзоев. — Стойте рядом, и больше ничего.
Он небрежно накинул куртку на одно плечо, поверх своего мохнатого пальто. Шляпа его сидела набекрень, ботинки на толстой подошве сверкали. Лукашин не успел оглянуться, как их окружила толпа.
— Что стоит? — спрашивали Мирзоева.
— Двести рублей, — отвечал Мирзоев.
«Он с ума сошел», — подумал Лукашин.
— А сто? — спросил один из покупателей.
Лукашин толкнул Мирзоева.
— Я не спекулянт, — сказал Мирзоев с достоинством. — Вы разве не видите, какая кожа?
— Была, — поправил кто-то.
— Мало ли что! — холодно сказал Мирзоев. — В общем и целом, вещь стоит двести.
Была короткая пауза, стоившая Лукашину сильных переживаний.
— Я даю двести! — сказал вдруг голос в задних рядах.
— Я же торгуюсь! — возмутился первый покупатель. — Может быть, я тоже хочу дать двести. Гражданин, получайте. Вещь не стоит того, но я из принципа.
— Люблю хорошие принципы, — весело и любезно сказал Мирзоев, принял деньги, взял Лукашина под руку и помчал его с торжища.
— Получайте ваши деньги, товарищ Лукашин. Вот как надо действовать в жизни.
— Черт его знает, — сказал Лукашин. — Как вы это умеете?..
Мирзоев кокетливо посмеялся.
— Я вам объясню, пожалуйста. Когда вы стоите с таким, я извиняюсь, лицом, как будто вы сию минуту броситесь под трамвай, и в этой старой шинели, и в этих сапогах — слушайте, вы их выбросьте: у вас же новые есть, — то люди думают: вон какой-то неудачник спускает последнее барахлишко. А когда продаю я, — Мирзоев легким движением передвинул шляпу, — люди думают: продается вещь, которую носил шикарный молодой человек; у такого плохих вещей не бывает. И вот вам весь секрет, пожалуйста.
С этого дня Мирзоев стал относиться с живым интересом ко всем делам Лукашина. Так уж Мирзоев был устроен: однажды оказав человеку помощь, он начинал ощущать этого человека как бы своим братом.
— Самое выгодное в наши дни, — сказал Мирзоев, — это иметь машину. Устроиться на курсы водителей, перебиться временно, а там — пожалуйста: диплом в руках — и вы получаете машину в учреждении. Начальника надо выбирать крупного, чтоб был занят без передышки, желательно холостого, — машина, таким образом, в полном вашем распоряжении.
— Неприятности могут быть, — сказал Лукашин, которому не хотелось обижать Мирзоева.
— Какие неприятности! В этом же нет ничего общественно вредного… Что, я у кого-нибудь вымогаю деньги? Исключительно полюбовное соглашение… Очень большой спрос при общем состоянии транспорта, в этом наше преимущество.
Лукашин курил и слушал.
— Если хотите, — сказал Мирзоев, — я могу закинуть удочку насчет курсов, у меня там есть маленький блат.
— Да нет, — сказал Лукашин, — я все-таки думаю поступить на завод.
Он пошел к старику Веденееву и попросил устроить его подручным к Мартьянову.
Через три дня Лукашин шел на работу вместе с Марийкой.
Он назвал в проходной свой номер, вахтер выдал ему пропуск и сказал: «Проходи». Лукашин вышел на территорию завода. Слежавшийся лед под ногами был серебристо-черным от угольной пыли и металлических опилок. Маленький паровоз неторопливо прошел мимо по рельсам и обдал лицо Лукашина теплым паром.
— Тебе вон туда, — деловито сказала Марийка и показала на проход между двумя кирпичными корпусами. — Ну, в добрый час! — она улыбнулась ему по-матерински и побежала от него.
Десятки людей обгоняли Лукашина. Некоторые были в шинелях, как и он.
Словно из земли поднялся медленный, торжественный гул, разросся в устрашающий, оглушающий рев, — второй гудок; через четверть часа начнется смена.
«В добрый час», — торжественно и взволнованно повторил про себя Лукашин.
И, как в армии, почувствовал себя опять одним из многих, ратником огромной рати. И подумал: хорошо. Пусть всегда будет так. А Мирзоев — сукин сын, и все врет.
Глава четвертая
УЗДЕЧКИН И ТОЛЬКА
