— Ага, — сказал Женька.
— Оно приблизительно такое, как мой кулак, — сказал Сережа.
— А ты почем знаешь? — спросил Васька.
— Мне мама сказала, — ответил Сережа. И, вспомнив, добавил: — А у меня будет папа!
Но Васька и Женька не слушали, занятые своими делами: они несли на заготпункт лекарственные растения. На заборах вывесили списки — какие растения принимаются; и ребятам захотелось заработать. Два дня они собирали травы. Васька отдал свой сбор матери и велел перебрать, рассортировать и увязать в чистую тряпку — и теперь шел на заготпункт с большим опрятным узлом. А у Женьки матери нет, тетка и сестра на работе, не самому же возиться; Женька нес сдавать лекарственные растения в дырявом мешке от картошки, с корнями и даже с землей. Зато очень много было; больше, чем у Васьки; взвалил на спину — так и согнулся пополам.
— И я с вами, — сказал Сережа, поспешая за ними.
— Не, — сказал Васька. — Поворачивай домой. Мы по делу идем.
— Да я просто так, — сказал Сережа. — Просто провожу.
— Поворачивай, сказано! — приказал Васька. — Это тебе не игра. Маленьким нечего там делать!
Сережа отстал. У него дрогнула губа, но он скрепился: подходила Лида, при ней плакать не стоит, а то задразнит: «Плакса! Плакса!»
— Не взяли тебя? — спросила она. — Эх, ты!
— Если я захочу, — сказал Сережа, — я вот столько наберу всякой разной травы! Выше неба!
— Выше неба — врешь, — сказала Лида. — Выше неба никто не наберет.
— А вот у меня будет папа, он наберет, — сказал Сережа.
— Врешь ты все, — сказала Лида. — Никакого папы у тебя не будет. И он все равно не наберет. Никто не наберет.
Сережа, запрокинув голову, посмотрел на небо и задумался: можно набрать травы выше неба или нельзя? Пока он думал, Лида сбегала к себе домой и принесла пестрый шарф — мать ее носила этот шарф, когда на шее, а когда на голове. С шарфом Лида принялась плясать, размахивать им, вскидывая руки и ноги и распевая что-то себе в помощь. Сережа стоял и смотрел. Лида на минутку перестала плясать и сказала:
— Надька врет, что ее в балет отдают.
Поплясала еще и сказала:
— На балерин учат в Москве и в Ленинграде.
И, заметив в Сережиных глазах восхищение, великодушно предложила:
— Чего ж ты? Учись давай, ну? Смотри на меня и делай, что я делаю.
Он стал делать, но без шарфа не получалось. Она велела ему петь, но и это не помогло. Он попросил:
— Дай мне шарфик.
Но она сказала:
— Ишь какой!
И не дала. В это время подъехала машина «газик» и остановилась у Сережиных ворот. Из машины вышла женщина-шофер, а из калитки тетя Паша. Женщина-шофер сказала:
— Принимайте. Дмитрий Корнеевич прислал.
В машине был чемодан и стопки книг, перевязанные веревками. И еще что-то толстое серое, скатанное в трубку, — оно развернулось, это оказалась шинель. Тетя Паша и шофер стали носить все это в дом. Мама выглянула из окошка и скрылась. Шофер сказала:
— Извините — вот и все приданое.
Тетя Паша ответила грустным голосом:
— Уж пальтишко мог бы купить.
— Купит, — пообещала шофер. — Все впереди. И вот передайте письмецо.
Она отдала письмо и уехала. Сережа побежал домой, крича:
— Мама! Мама! Коростелев нам прислал свою шинель!
(Дмитрий Корнеевич Коростелев ходил к ним в гости. Он дарил Сереже игрушки и один раз зимой катал его на саночках. Шинель у него без погон, осталась с войны. Сказать «Дмитрий Корнеевич» трудно, Сережа звал его: Коростелев.)
Шинель уже висела на вешалке, а мама читала письмо. Она ответила не сразу, а когда дочитала до самого конца:
— Я знаю, Сереженька. Коростелев теперь будет жить с нами. Он будет твой папа.
И она стала читать то же самое письмо — наверно, с одного раза не запомнила, что там написано.
Под словом «папа» Сереже представлялось что-то чужое, невиданное. А Коростелев — их старый знакомый, тетя Паша и Лукьяныч зовут его «Митя», что это маме вдруг вздумалось? Сережа спросил:
— А почему?
— Слушай, — сказала мама, — ты дашь прочесть письмо или ты не дашь?
Так она ему и не ответила. У нее оказалось много разных дел. Она развязала книги и поставила на полку. И каждую книгу обтирала тряпкой. Потом переставила штучки на комоде перед зеркалом. Потом пошла во двор и нарвала цветов и поставила в вазочку. Потом для чего-то ей понадобилось мыть пол, хотя он был чистый. А потом стала печь пирог. Тетя Паша ее учила, как делать тесто. И Сереже дали теста и варенья, и он тоже испек пирог, маленький.
Когда пришел Коростелев, Сережа уже забыл о своих недоумениях и сказал ему:
— Коростелев! Посмотри, я испек пирог!
Коростелев наклонился к нему и несколько раз поцеловал, — Сережа подумал: «Это он потому так долго целуется, что он теперь мой папа».
Коростелев распаковал свой чемодан, достал оттуда мамину карточку в рамке, взял в кухне гвоздь и молоток и повесил карточку в Сережиной комнате.
— Зачем это, — спросила мама, — когда я живая буду всегда с тобой?
Коростелев взял ее за руку, они потянулись друг к другу, но оглянулись на Сережу и отпустили руки. Мама вышла. Коростелев сел на стул и сказал задумчиво:
— Вот так, брат Сергей. Я, значит, к тебе переехал, не возражаешь?
— Ты насовсем переехал? — спросил Сережа.
— Да, — сказал Коростелев. — Насовсем.
— А ты меня будешь драть ремнем? — спросил Сережа.
Коростелев удивился:
— Зачем я тебя буду драть ремнем?
— Когда я не буду слушаться, — объяснил Сережа.
— Нет, — сказал Коростелев. — По-моему, это глупо — драть ремнем, а?
— Глупо, — подтвердил Сережа. — И дети плачут.
— Мы же с тобой можем договориться как мужчина с мужчиной, без всякого ремня.
— А в которой комнате ты будешь спать? — спросил Сережа.
— Видимо, в этой, — ответил Коростелев. — По всей видимости, брат, так. А в воскресенье мы с тобой пойдем — знаешь, куда мы с тобой пойдем? В магазин, где игрушки продают. Выберешь сам, что тебя устраивает. Договорились?
— Договорились! — сказал Сережа. — Я хочу велисапед. А воскресенье скоро?
— Скоро.
— Через сколько?
— Завтра будет пятница, потом суббота, а потом воскресенье.
— Еще не скоро! — сказал Сережа.
Пили чай втроем: Сережа, мама и Коростелев. (Тетя Паша с Лукьянычем куда-то ушли.) Сереже хотелось спать. Серые бабочки толклись вокруг лампы, стукались об нее и падали на скатерть, часто мелькая крылышками, от этого хотелось спать еще сильней. Вдруг он увидел, что Коростелев куда-то несет его кровать.
