какие обстоятельства, получается не так уж смешно и нелепо…
Как-никак он один из самых знатных курайшитов — прямой потомок Кусая, а курайшиты — это уж всякий знает! — самое благородное племя. Насара и яхуди называют и курайшитов и кочевников агарянами, потомками Исмаила и Ибрахима. Про его отца, Абдаллаха, рассказывают, что боги признали его угодной для себя жертвой, а потом остановили занесенную над ним руку и взяли себе другую жертву. Все случилось прямо как некогда с Ибрахимом и Исмаилом — сперва Бог приказал Ибрахиму заклать Исмаила, а потом заменил Исмаила бараном. Но ведь решение принести Исмаила в жертву было уже принято, Ибрахим имел твердое намерение выполнить его, так что в определенном и высшем смысле жертвоприношение все же состоялось. Поэтому и говорят: «…принесенный в жертву Исмаил». Получается, что он, Мухаммед, сын двух людей, принесенных в жертву Богу, — Исмаила и Абдаллаха. Случайно ли это?
Его сиротство… Пророк Муса тоже был сиротой, подкидышем, чужие люди его вырастили. Пророка Исмаила Бог приказал отцу в пустыню изгнать. А у Исы вообще не было отца — его родила непорочная дева Марйам, Бог своим словом зародил жизнь в ее утробе, не хотел, значит, чтобы у его избранника был отец. Выходит, что пророкам как бы и не полагается иметь отцов, чем-то они мешают. И его, Мухаммеда, сироту, боги не оставили на произвол судьбы — не погиб он, не захирел.
А в детстве, когда у Халимы жил, те двое в белом… Он и сейчас помнит, как лежал на спине, и это чувство страшного холода внутри, на сердце. Добрая Халима тогда ужасно перепугалась, заметалась, не знала, то ли его от солнечного удара лечить, то ли заклинания против злых духов выкрикивать. Ну, насчет солнечного удара — это неправда — он бы просто сознание потерял, не видел бы так ясно тех двоих, в белом. Хотя жара была редкая… Появились и исчезли. Может, и злые духи, спорить против этого не приходилось, такое часто с людьми случается.
Ведь и потом бывало. Нет, видеть он больше никого не видел, а вот голос слышал — ясно и отчетливо. «Мухаммед!» — оглянешься — ни души кругом, тишина. Даже страшно сделается — кто зовет, что хочет сказать? Почему не продолжает? Может, он недостаточно чист?
Молится он часто, любит молиться, особенно по ночам — легче сосредоточиться, целиком уйти в молитву. Проведя часть ночи в молитве иногда для этого ходил в Каабу, — утром просыпался бодрым, совершенно выспавшимся, с хорошим настроением. Но на вопросы, как нужно молиться, когда, кому, какими словами, сколько раз в день, ответа не было, а стало быть, не было и уверенности, что делаешь именно то, что нужно.
Подобно ханифам соблюдал традиционные посты — три раза в год, в течение сорока, девяти и семи дней от зари до зари не принимал ни крошки пищи, ни глотка воды. Особенно трудно не пить в жару целый день — жажда мучает невыносимо, даже голова начинает кружиться. Зато пересилишь себя — приходит награда:
гордое чувство исполненного долга, чистоты. Иногда сам себе назначал пост — на три дня, на пять дней. Пробовал Мухаммед не есть ни днем, ни ночью несколько суток, как делали некоторые отшельники- насара, но почувствовал, что богам такой пост неугоден — после него слабость, плохое настроение, и работать во время такого поста невозможно.
Мухаммед в эти годы отличался деятельным характером, он не был мечтателем, настроение у него, как правило, было бодрое. Но иногда, правда очень редко, нападала на него вдруг, без всякого повода, глубокая тоска. Тогда, захватив с собой небольшой запас пищи и воды, уходил он в безлюдные окрестности Мекки и там проводил несколько дней в полном уединении молился, размышлял, вслушивался в себя, часами бесцельно бродил по пустыне, выжженным солнцем холмам или неподвижно сидел, погруженный в свои думы. И в конце концов тоска проходила, и он возвращался в Мекку — жизнерадостный, приветливый, энергичный, спокойный — такой, каким привыкли его видеть всегда.
От ханифов перенял Мухаммед и практику религиозных омовений — нельзя являться перед лицом Бога, становиться на молитву грязным и нечистым — это неуважение к всевышнему, грош цена такой молитве.
Идея чистоты особенно полюбилась Мухаммеду. Уже в молодости он отличался крайней опрятностью — одет чисто, сам аккуратно зашивал и штопал свой плащ. Его длинные каштановые волосы, спадавшие на плечи, были всегда аккуратно причесаны, так же как молодая волнистая бородка и густые усы. Вообще, за волосами Мухаммед ухаживал особенно тщательно, не только всегда держал их в чистоте и порядке, но и смазывал благовониями — миррой, розовой водой, настойками благоухающих трав.
Внешняя чистота и опрятность нравились Мухаммеду не только сами по себе, стремление к чистоте носило отчетливо религиозный оттенок, распространялось им, как и другими ханифами, и на нравственность. Поставил себе цель по возможности всегда говорить правду. Избегал пить вино, никогда не играл в азартные игры. Не ходил любоваться плясками знаменитых мекканских куртизанок — греческих и персидских рабынь и местных уроженок, великих искусниц петь и играть на лютне, белокожих, не опаленных солнцем пустыни красавиц с насурмленными бровями и выкрашенными в черный цвет деснами, никогда даже нога его не ступала на порог этих мекканских гетер.
Увлечение Мухаммеда ханифством, естественно, отдалило его от сверстников, и друзей у него не было. Зато люди старшего поколения относились к нему с уважением: молодость молодостью, но не так уж приятно видеть, как твои сыновья пьют, ночи напролет проводят за азартными играми, тратят деньги на продажных развратниц. Тем более что ханифство Мухаммеда нисколько не было вызывающим, никого не оскорбляло. Он строго и с полным благоговением выполнял все религиозные обряды курайшитов — приносил положенные жертвы, с молитвами обходил вокруг Каабы, прикасаясь к Черному камню, совершал семикратный бег между холмами ас-Сафай и аль-Марвай, поражал камнями идолов в долине Мина. Все эти традиционные обряды совершал он публично, на глазах у всех и вместе со всеми, размышления же о религии, молитвы, искания Мухаммеда никому известны не были — о них он даже ни с кем не говорил. Да и вообще в этот период вопросы веры не были главным или наиболее существенным интересом его внутренней жизни, это был скорее второстепенный мотив, одно из увлечений, не более.
В 595 году на Мухаммеда, как на способного торгового агента, обратила внимание богатая мекканская негоциантка Хадиджа — вдова, пережившая двух мужей, женщина почтенная и всеми уважаемая. Торговлю она вела с помощью приказчиков, которые получали не твердо установленную плату, а определенную долю прибыли. Хадиджа через своего раба Майсура предложила Мухаммеду отвезти ее товары в Сирию, продать их там и, закупив греческие и персидские изделия, доставить их обратно в Мекку. Посоветовавшись с Абу Талибом, Мухаммед принял предложение Хадиджи и второй раз за свою жизнь отправился с небольшим караваном в Сирию, примерно по той же дороге, по которой он ездил подростком. Но сейчас на нем лежала ответственность за судьбу торговой экспедиции — впрочем, Хадиджа послала вместе с ним и своего верного и преданного раба Майсура, человека опытного, способного помочь дельным советом, да заодно и присмотреть за новым приказчиком.
Мухаммед и его спутники (кроме Майсура караван сопровождало пять — семь погонщиков верблюдов) выступили из Мекки при полном вооружении, с мечами, копьями и луками, — кругом царил мир, у курайшитов со всеми племенами, по территории которых проходил путь в Сирию, существовали договоры о союзе и охране караванов, но полную безопасность это, конечно, не обеспечивало.
До Сирии добрались без всяких приключений. Остановился Мухаммед, как и в прошлый раз, не доходя Дамаска, на самой границе Византии — права торговать беспошлинно по всей империи ромеев у курайшитов не было. Не спеша осмотрелся, у надежных людей разведал про цены в Дамаске, Петре, Пальмире и в Газе, что на берегу Средиземного моря, и в самом Константинополе, богатейшем городе мира, столице. Отблагодарив надежных людей подарками, не торопясь стал торговать. Так пекся о выгоде, как будто свое кровное добро продавал, а не Хадиджи, и за все сумел взять хорошую цену. На вырученные деньги также не спеша и с толком накупил Мухаммед ромейских товаров, которые хорошо идут на мекканских ярмарках: отличного качества ножи и мечи, пестрые красивые ткани, медную посуду, бусы, серьги, кольца, ручные и ножные браслеты — из позолоченной бронзы, из цветного стекла, но сделанные с полным пониманием вкусов арабских женщин; здесь эти безделушки были дешевы, а дома, в оазисах и пустынях, ценились. Теперь — скорее обратно в Мекку, все довезти в сохранности, за все отчитаться.
За месяц, проведенный в Сирии, на многое Мухаммед насмотрелся, немало узнал нового и про страну ромеев, и про ее верования. По-гречески говорить он не умел, на базарах обходился несколькими десятками греческих и сирийских слов, а больше жестами и восклицаниями — для торговых операций этого вполне хватало, но на отвлеченные темы на таком языке не разговоришься. Выручали арабы, жившие здесь
