примет», — сказали мне коллеги злорадно. Но у меня была записка от заместителя шеф-редактора Ъ Кирилла Харатьяна, который знает Андрея лет двадцать.
Я набрал номер квартиры на домофоне и сказал, что у меня для Бабицкого письмо. За ним через десять минут спустилась его родственница Татьяна. Вернувшись через пару минут, она извинилась: «Поймите, Андрей очень устал и говорить ни с кем не хочет». «Понимаете, мы с ним вместе были в Буденновске», — сказал я первое, что пришло в голову. И Татьяна сдалась.
Бабицкий сидел за столом на кухне. Перед ним стояла початая бутылка водки. «Только пять минут», — взмолился он. Говорили семь.
— Кто эти люди, у которых ты находился в Чечне?
— Там и чеченцы, и русские, и дагестанцы были. Но кто они, я до сих пор не знаю. Они отобрали у меня иностранный и гражданский паспорта и вручили азербайджанский.
— Ты запомнил номер «Волги», на которой тебя вывозили из Чечни в Дагестан?
— Конечно нет.
— Какого числа тебя посадили в багажник?
— Двадцать третьего февраля.
— Сколько заняла поездка?
— Часа два-три.
— Как ты себя там чувствовал?
— Нормально. Багажник «Волги» вместительный, там можно вытянуться при моем росте.
— Люди, которые тебя возили, были в масках?
— В маске был один.
— Ты знаешь военных. Как, по-твоему, это были их люди?
— Сложно сказать.
— Что произошло после того, как тебя высадили из багажника?
— Повели на границу Азербайджана и России. Оттуда я сбежал.
— Каким образом?
— Меня передали проводнику, и ему я объяснил, что все очень плохо организовано и мне нужно в Махачкалу для того, чтобы все организовать гораздо лучше.
— Где все это произошло?
— Это просто граница. Там был какой-то аул, но названия я не запомнил.
— Каким образом проводник доставил тебя в Махачкалу?
— Я с ним общался часов пять и объяснил ему, что мою переправу организовали плохо и мне нужно попасть в Махачкалу. Он собирался дождаться темноты, потому что мы с ним выехали в светлое время суток на его машине, «девятке». До темноты мы с ним общались четыре часа, и я его убедил в том, что мне нечего делать в Азербайджане.
— Он знал, кто ты?
— Нет, не знал.
— Деньги просил?
— Нет, ему уже заплатили.
— Сколько, не знаешь?
— Нет. Это было без меня.
— И куда он тебя привез?
— Там, где стояли такси, которые отвозят людей от границы до Махачкалы и до Дербента.
— Твои дальнейшие действия?
— Я его убеждал, чтобы он отвез меня в Махачкалу, но он добросил только до стоянки, где стояли такси.
— У тебя были деньги?
— Мне дали деньги те люди, у которых я находился. Сначала триста долларов, потом сказали, что у них денег мало, и забрали сто. Таксист согласился везти за 700 рублей.
— А где менял деньги?
— Я не менял, потому что первого таксиста остановили возле первого же поста, поскольку он был пьян. И платить ему я не стал.
— А ты не заметил, что он пьяный?
— Нет, я не принюхивался. Затем сел в попутку и поехал дальше в Махачкалу.
— Почему ты сразу паспорт свой не разорвал?
— Потому что сначала вызвал своих коллег. Я хотел дождаться их приезда и с ними уже определиться. До этого я в течение месяца находился в полном информационном вакууме, не знал, что вокруг меня поднят определенный шум.
— Правда, что по этому паспорту ты устроился в гостиницу?
— Номер, правда, был плохой, и удобства во дворе.
— Ты мылся вообще за все это время?
— Помылся только в следственном изоляторе.
— Как к тебе там отнеслись?
— Очень хорошо.
— Накормили сразу?
— Нет, я сразу вошел в голодовку.
— Сколько ты голодал?
— Двое суток. Все…
Бабицкий встал из-за стола.
Когда я вышел из подъезда, меня окружили журналисты: «Как он себя чувствует? Что делает?» «Водку пьет», — честно признался я.
2 марта 2000 г
Радиостанция «Открытое Радио», 2 марта:
Ведущий: Гость нашей сегодняшней программы Рогозин Дмитрий Олегович, председатель Комитета ГД по международным делам.
Вопрос слушателя: Чем объяснить широкую пропагандистскую кампанию вокруг корреспондента РС Бабицкого и долгое замалчивание по поводу убийства террористами фотокорреспондента ИТАР-ТАСС Владимира Яцины?
Дмитрий Рогозин: Почему это происходит? Да потому что мы просто вовремя на среагировали на то, что там произошло. Как я вижу эту ситуацию? Я не знаю всю правду, скажем, о Бабицком, но могу только предположить. Представьте себе, что вы тоже командир. В зоне вашей ответственности вы арестовываете журналиста, у которого нет никакой аккредитации, и вообще вы не знаете, что он журналист на самом деле, просто появился человек, может, боевик, с бородой, заросший, неряшливо одетый. Естественно, его задерживают, начинают его досматривать. В карманах вдруг вы обнаруживаете фотокарточки, на которых запечатлены этапы пыток тех солдат, которые были солдатами вашей части. Ваши внутренние ощущения? Первое желание — расстрелять. Но хватило мудрости этого не делать. Второе, вдруг данный задержанный — корреспондент американской радиостанции, которая финансируется на деньги Конгресса США и который оказался на стороне боевиков, и вы знаете точно, что он всегда был на стороне боевиков, он заявляет: я хочу уйти к своим. И вы тогда думаете о том, что, не дай бог, еще замочат пару ваших восемнадцатилетних ребят, и вы отпускаете этого человека в обмен на несколько военнослужащих, несколько солдат, которые были в плену, для того, чтобы их лица потом не появились потом на таких же фотокарточках. Возможно, произошла именно такая история. Потом вдруг радиостанция, которая отказалась от своего человека, отказалась от своего журналиста — я имею в виду радиостанцию «Свобода», все СМИ должны нести
