Мао Цзэдун

Японией²¹⁰.

И тогда Чжан Сюэлян понял, что на поддержку извне рассчитывать не приходится. В январе 1934 года он вернулся в Китай, но шанс отомстить японцам у него появился, только когда Мао в ноябре 1935-го обратился к одному из его командиров с предложением о перемирии. 9 апреля 1936 года Чжан начал прямые переговоры с представителями КПК (одним из них был Чжоу Эньлай), прибывшими в северошэньсийский город Яньань, контролировавшийся тогда Северо-Восточной армией. Переговоры развивались непросто, но через некоторое время Чжан Сюэлян дал согласие прекратить военные действия против коммунистов и даже помочь им оружием.

Это несколько улучшило обстановку на границах советского района, но только до определенной степени. В июне 1936 года командир 86-й дивизии гоминьдановской армии Гао Шуанчэн по приказу Чан Кайши неожиданно атаковал коммунистов и захватил их столицу Ваяобао. Пришлось Мао, Ло Фу и всем остальным срочно бежать в Баоань, почти за триста ли к западу от Ваяобао. Там они тоже расположились в пещерах, вырытых в склонах лёссовых холмов. Новые жилища, правда, оставляли желать много лучшего. В пещере Мао и Хэ Цзычжэнь, например, было всегда темно и сыро. Вода капала с потолка не переставая. Баоань вообще представлял собой крохотный полузаброшенный городишко. В нем и жителей-то насчитывалось не более четырехсот, и почти все дома лежали в руинах²¹¹.

Несмотря на инцидент, курс КПК на создание единого фронта не изменился. Об этом Мао однозначно заявил Эдгару Сноу, прибывшему в Баоань для встречи с ним буквально на следующий день после переезда туда самого Мао Цзэдуна. В первом же интервью, 15 июля 1936 года, Мао подчеркнул: «Я прошу вас всегда иметь в виду, что главным вопросом, стоящим сегодня перед китайским народом, является борьба против японского империализма»²¹².

Он показался Эдгару Сноу «спокойным, естественным и непринужденным». Этаким мудрым философом- пророком, проницательным и непогрешимым. Сдача Ваяобао, похоже, совсем не волновала его. «Он, безусловно, верил в свою звезду и свое предзнаменование быть вождем», — вспоминал Сноу. Его громкий смех, разносившийся по всем комнатам просторной пещеры, только усиливал это впечатление. «Особенно ему становилось весело, когда он рассказывал о самом себе и о поражениях Советов, — писал Сноу, — но этот мальчишеский смех ни в какой мере не означал, что он утратил веру в свое дело». Был он «худ и внешне чем-то напоминал Линкольна, выше среднего для китайцев роста, немного сутулый, с густыми и очень длинными черными волосами, большими внимательными глазами, крупным носом и выдающимися скулами». Конечно же от Сноу не ускользнула его крестьянская сущность: манеры Мао были просты и грубы, а шутки — плоски и сальны, но вместе с тем «наивность» в нем «сочеталась… с острейшим умом и энциклопедической образованностью». Не случайно «он так много любил говорить, что с трудом верилось, что это был человек действия… У него, безусловно, были хорошо развиты аналитические способности… [Но] его слабостью, с западной точки зрения, являлось то, что его суждения обо всех капиталистических странах не имели под собой оснований. Они были обусловлены его верой в русско-советскую интерпретацию марксизма»²¹³.

Мао имел все основания быть спокойным и веселым. Потеря Ваяобао ничего не меняла в стратегическом отношении. Красная армия неуклонно росла и составляла уже 25 тысяч бойцов. Постепенно складывался и антияпонский фронт. Игра с Чжан Сюэляном продолжалась настолько успешно, что лидеры коммунистов стали даже подумывать о тайном приеме Молодого маршала в КПК. (Тот сам выразил желание стать коммунистом²¹⁴.) В конце июня — начале июля 1936 года удалось даже наладить радиосообщение с Москвой, и в первой же телеграмме Мао Цзэдун попросил Сталина увеличить помощь компартии до двух миллионов мексиканских долларов в месяц. Он выражал также надежду, что Москва пришлет самолеты, тяжелую артиллерию, снаряды, пехотные винтовки, зенитные пулеметы и понтоны. Одновременно доносил и об «оппортунистических ошибках» Чжан Готао²¹⁵.

Помощь он скоро получит: Сталин пошлет ему два миллиона рублей, а через несколько месяцев — еще 500 тысяч американских долларов и 1166 тонн горючего, боеприпасы и прочие стратегические товары²¹⁶. А до того, 15 августа, направит директиву от имени Секретариата ИККИ, в которой «в основном» одобрит его политику.

Телеграмма от 15 августа, правда, предлагала расширить масштабы единого фронта. Сталин посоветовал Мао изменить его негативное отношение к самому Чан Кайши, взяв «курс на прекращение военных действий» между Красной армией и армией Гоминьдана в целом, а не только с Чжан Сюэляном, которого, кстати, запретил принимать в партию. «Мы думаем, что неправильно ставить Чан Кайши на одну доску с японскими захватчиками, — указал он, — …ибо главным врагом китайского народа является японский империализм, борьбе с которым на данном этапе должно быть подчинено все»²¹⁷. Позиция кремлевского лидера объяснялась просто. Начиная с 1934 года Сталин регулярно получал информацию по каналам Иностранного отдела ОГПУ и военной разведки о более чем вероятном нападении Японии на СССР. Еще летом 1934-го завербованный ОГПУ мексиканский консул в Шанхае Морисио Фреско сообщил советскому резиденту, что, «по данным из итальянских кругов, Чан Кайши получил известия о том, что Япония начнет войну с СССР через один-два месяца»²¹⁸. Сообщение мексиканца не подтвердилось, но напряженность на дальневосточных границах СССР не ослабла.

Мао, разумеется, ничего о секретных донесениях советской разведки не знал, но на всякий случай возражать Сталину не стал. И через десять дней послушно направил письмо ЦИК Гоминьдана с предложением прекратить гражданскую войну и начать переговоры²¹⁹. «Суть нашей политики — единение с Чан Кайши для сопротивления Японии», — объявил он вслед за этим китайским коммунистам²²⁰.

Но далеко не все в Китае зависело от коммунистов. Главным игроком на политической сцене оставался Чан Кайши. А он, судя по донесениям советского посла в Китае Дмитрия Васильевича Богомолова, мог решиться на союз с коммунистами «только накануне войны с Японией и в связи с соглашением с Советским Союзом»²²¹. Пока же Чан разворачивал подготовку нового, шестого, похода против коммунистов. И в этой кампании ему нужен был успех, как никогда: поход должен был укрепить его авторитет как общенационального лидера накануне неизбежного крупномасштабного столкновения с Японией.

Чан Кайши знал о сепаратных переговорах между Чжан Сюэляном и коммунистами. И, разумеется, не одобрял их. Много раз предостерегал он Молодого маршала: компартии нельзя доверять. Но все было тщетно. И тогда, в начале декабря 1936 года, Чан решил встретиться с Чжаном для «крупного разговора». Когда-то, после убийства отца, Молодой маршал относился к нему как к «старшему брату». Чан Кайши помнил это и был уверен, что сможет образумить заблудшего молодого человека. 4 декабря 1936 года на небольшом, напоминающем «кукурузник», самолете он вылетел из Лояна (провинция Хэнань), где находился его полевой командный пункт, в Сиань на встречу с Чжан Сюэляном. Остановился он в окрестностях Сиани, в старинной резиденции танского императора Сюаньцзуна (Ли Лунцзи), расположенной в окруженном со всех сторон живописными холмами местечке Хуацинчи, славившемся своими горячими минеральными источниками. Когда-то здесь любила принимать ванны обворожительная и властолюбивая наложница императора Ян Гуйфэй, знаменитая китайская famme fatale, безрассудная связь с которой стоила Сюаньцзуну престола. Тогда, в 755 году, против императора восстала армия во главе с решительным и дерзким Ань Лушанем. Император и наложница бежали на юг, в Сычуань. Но от них явно отвернулась удача: на одном из крутых перевалов в горах против Сюаньцзуна взбунтовались солдаты его личной гвардии. Во всех свалившихся на династию бедах они обвинили беззащитную Ян Гуйфэй. Солдаты задушили ее и сбросили бездыханное тело в горную пропасть. Сюаньцзун вынужден был отречься от престола. Поистине несчастливое место выбрал Чан Кайши для своей резиденции!

Он расположился в одноэтажном довольно мрачном павильоне Уцзяньтин (Пятикомнатный павильон), в юго-восточном крыле паркового комплекса. Именно здесь он встретился с Чжан Сюэляном, которого сопровождал командующий 17-й полевой армией генерал Ян Хучэн, единомышленник Молодого маршала. Чжан Сюэлян настаивал на необходимости объединиться с коммунистами в борьбе против японцев. Чан возражал, доказывая, что именно уничтожение КПК является залогом успешного сопротивления внешней агрессии. Переговоры проходили трудно и вскоре зашли в тупик. Казалось, сама атмосфера неуютного павильона, обставленного спартанской мебелью, не способствовала их успеху.

9 декабря, в среду, ситуация вокруг переговоров обострилась. В ответ на выступление японского военного министра 8 декабря с новыми угрозами в адрес Китая более десяти тысяч студентов Сиани