Мао Цзэдун

он, — и не давал ее мне для ознакомления… По возвращении в Пекин я обязательно встречусь с ними и побеседую. Они не обращаются ко мне, так я обращусь к ним… Я шесть раз говорил, что не надо утверждать пост председателя государства, что я не буду председателем государства… а они не слушают».

Не мог удержаться он и от того, чтобы не продемонстрировать презрения Линю и как несостоятельному мужчине и отцу. «Я никогда не соглашался с тем, чтобы чья-либо жена [Мао употребил простонародное выражение „лао по“, „старушка“] работала заведующей канцелярией в учреждении, которое возглавляет ее муж, — бросил он. — У Линь Бяо заведующей канцелярией была [и есть] Е Цюнь, и, когда кто-нибудь из четверки [ближайшие к Линю генералы] обращался с чем-либо к Линь Бяо, он должен был обращаться через нее. Надо самому заниматься своей работой, самому читать и самому критиковать. Нельзя зависеть от секретаря, нельзя давать секретарю такую большую власть». О сыне же Линь Бяо, Лиго, он сказал следующее: «Когда человека в возрасте 20 с лишним лет превозносят как сверхгения, то в этом нет ничего хорошего».

В общем, после таких слов семейству Линей и его генералам оставалось либо клянчить прощения, либо застрелиться, либо действительно поднять восстание. Мао, правда, оставлял им возможность «исправиться». «Надо все же проводить курс на воспитание, — говорил он, — „извлекать уроки из ошибок прошлого в назидание на будущее; лечить [болезнь], чтобы спасти больного“. Линя еще надо защищать». Но при этом он все же придал разногласиям с новыми «врагами» характер борьбы двух линий или двух штабов, поставив «новых лушаньцев» на одну доску не только с Пэн Дэхуаем, но и с Лю Шаоци¹⁹⁵. А это было на самом деле опасно.

Об этих выступлениях Мао тут же стало известно Е Цюнь и Линь Лиго. И они, естественно, запаниковали. Надо было что-то делать, но ни на что конкретное они не могли решиться. У них, правда, хватило ума понять, что «проект 571» реализовать невозможно. Так что прибегать к нему они даже не стали. Оставалось одно — бежать. Напряжение возрастало по мере того, как Мао переезжал из одного города в другой. И в конце концов 12 сентября, когда он вернулся в Пекин, достигло критической точки. Е Цюнь и Линь Лиго стали внушать Линь Бяо мысль о бегстве.

Что же касается Доудоу, то брать ее с собой они не хотели. Отношения с дочерью у Е Цюнь оставались враждебными. Очень плохо к сестре относился и Линь Лиго. Она платила им той же монетой и то и дело впадала в депрессивное состояние. Как-то раз, еще в ранней юности, она даже пыталась покончить с собой. Ей упорно казалось, что Е Цюнь не ее биологическая мать. Подозрения перешли в уверенность, когда бедная девушка начала получать анонимные письма, подтверждавшие ее опасения. (Позже стало известно, что писала их жена Лу Динъи, павшего одной из первых жертв «культурной революции». Делала она это из мести, и в ее словах не было ни капли правды¹⁹⁶.)

В сентябре 1971 года вся семья отдыхала в курортном Бэйдайхэ, недалеко от которого в аэропорту Шаньхайгуань в распоряжении министра обороны находился самолет «Трайдент-256». Именно на нем Линь Бяо, Е Цюнь и Линь Лиго решили в конце концов бежать из страны. Все переговоры они вели за закрытыми дверями, но вечером 12-го числа Лиго проговорился сестре об их намерении. Верная заветам Павлика Морозова, Доудоу бросилась доносить на ближайших родственников. В десятом часу вечера она влетела в здание охраны, чтобы сообщить находившемуся там заместителю командира войсковой части № 8341, обслуживавшей высших руководителей партии, обо всем, что ей стало известно. Она была совершенно убеждена, что ее мать и брат решили «похитить» отца.

Зам. командира немедленно связался с Пекином, передав слова Доудоу своему начальнику. Тот проинформировал Чжоу Эньлая, находившегося в здании Всекитайского собрания народных представителей. Бросив все, премьер сразу же поспешил в Чжуннаньхай доложить об инциденте вождю. Лицо Мао исказила гримаса гнева. Чжоу посоветовал Председателю незамедлительно покинуть его резиденцию и перебраться в задание ВСНП, где он будет в большей безопасности¹⁹⁷.

Между тем Линь Бяо с женой и сыном, захватив фарфоровую посуду, столовые приборы, фотоаппараты и магнитофон, в бронированной машине устремились в аэропорт. Поднявшись на борт, они тут же дали команду взлетать, даже не зная, достаточно ли в баках горючего. А его-то как раз было не больше тонны. Впопыхах они не взяли с собой ни второго пилота, ни штурмана, ни радиста. К тому же при взлете их самолет задел заправочную машину, в результате чего от него оторвалось шасси. Короче, с самого старта их полет не заладился.

О том, что происходило в это время в комнате № 118 здания ВСНП, где находился Мао вместе с любовницей Чжан Юйфэн и другими близкими к нему людьми, сообщает очевидец: «Чжоу Эньлай предложил атаковать самолет ракетой. Мао отказался. „Дождь будет падать с небес. Вдовы будут вновь выходить замуж. Что мы можем сделать? Линь Бяо хочет бежать. Позвольте ему. Не стреляйте“, — сказал он. Мы ждали… Китайский радар отслеживал маршрут самолета… Он держал курс на северо-запад, в направлении Советского Союза… Примерно в 2 часа утра [13 сентября] пришло сообщение, что самолет Линь Бяо покинул Китай и вошел в воздушное пространство Внешней Монголии [МНР]. Самолет исчез с китайского радара. Чжоу Эньлай доложил об этом Мао. „Итак, мы имеем еще одного предателя, — сказал Мао, — такого же, как Чжан Готао и Ван Мин“. Следующая потрясающая новость пришла уже днем. Чжоу Эньлай получил известие от Сюй Вэньи, китайского посла во Внешней Монголии. Китайский самолет с девятью пассажирами на борту — одной женщиной и восемью мужчинами — разбился в районе Ундурхан во Внешней Монголии. Все, кто находился на борту, погибли… „Вот что ты получил за побег“, — сказал Мао»¹⁹⁸.

Работавшие на месте трагедии монгольские и советские специалисты пришли к заключению, что самолет взорвался, совершая аварийную посадку: во время приземления потерял равновесие, коснулся правым крылом земли и загорелся. Останки его разбросало по площади в десять квадратных километров. Вот как описывает место аварии посол Сюй Вэньи, прибывший в Ундурхан 15 сентября: «Большинство трупов лежало навзничь, руки и ноги раздвинуты, головы были так обожжены, что трупы не поддавались опознанию. Мы разложили все девять трупов с севера на юг, пронумеровали их и сфотографировали с различных позиций с тем, чтобы позднее провести опознание. Согласно проведенному впоследствии расследованию, в трупе № 5 был опознан Линь Бяо: сохранилась небольшая плешь, кожа на голове повреждена, кости вышли наружу, брови обгорели, глаза превратились в черные отверстия. Труп № 8 — жена Линь Бяо Е Цюнь… Она обгорела сравнительно мало, волосы практически остались целы, левый бок был поврежден. Труп № 2 — сын Линь Бяо Линь Лиго: высокий рост, лицо обуглилось и приняло мученическое выражение, как будто до смерти он катался в пламени. Из вещей, принадлежавших погибшим, был обнаружен пропуск № 002 в военно-воздушную академию на имя Линь Лиго». По соглашению с монгольской стороной, советские представители отделили головы Линь Бяо и его жены и отвезли в Москву на экспертизу¹⁹⁹. Останки же погибших похоронили прямо на месте аварии.

В ту же ночь, 13 сентября, трое подручных Линь Лиго попытались бежать из КНР на вертолете, но их вынудили совершить посадку недалеко от Пекина. Двое из них покончили с собой, предварительно застрелив пилота. Единственный же оставшийся в живых участник заговора вскоре стал давать показания²⁰⁰.

Бегство и гибель Линь Бяо потрясли членов китайского руководства. Как ни старался сохранять спокойствие Мао, но и он тоже был глубоко поражен. Первой его реакцией было сохранить измену «близкого соратника» в тайне. Дав указание верному Чжоу расследовать происшедшее, он удалился к себе в Чжуннаньхай. На него напала апатия. Он перестал что-либо делать, молчал и сутками не выходил из спальни. Когда же наконец через два месяца появился на людях, все ахнули: так он вдруг одряхлел. Шаркающей стариковской походкой прошел он по дому, беспрерывно кашляя и сплевывая на пол. Жаловался на головные боли и тяжесть в ногах. Давление его поднялось выше обычного — 180 на 100, биение сердца стало прерывистым²⁰¹.

Люди Чжоу между тем выявили детали заговора, обнаружили при обыске в доме одного из конспираторов записную книжку с изложением «Тезисов проекта 571», восстановили всю картину побега. Вплоть до июля 1972 года, однако, правду о «деле Линь Бяо» народу не сообщали. Об измене «близкого соратника вождя» первоначально, через двадцать дней после инцидента, на закрытых собраниях проинформировали лишь высших командиров НОАК и крупных партийных работников²⁰². Затем — остальных членов партии, и только после этого — широкие массы. В стране развернулась новая истеричная кампания — критики Линь Бяо. Бывшего «близкого соратника» Председателя стали критиковать