пробежек, короче, от спорта его тошнило. А новому хотелось, как лучше. Новый выгреб из спортзала все дерьмо, очистил раздевалки от хлама. Особенно напрягаться для этого не требовалось ? надо было просто найти солдат, которые умели сваривать, белить, убирать… Короче, надо было просто хотеть. Или начать честно выполнять свои обязанности. В общем, в спортзале, куда он хотел меня пригласить, уже были тренажеры, матрас, чтобы заниматься борьбой. Не хватало только картинок. На побеленных стенах спортзала получилась большая пустая поверхность. Я посмотрел на это дело и предложил новому сержанту сделать роспись на тему разных видов спорта. Я нарисовал ему эскизы. Он сказал, что все это супер, и выписал деньги, мы закупили краски, кисточки. Единственная проблема до моей гауптвахты была в том, что меня не отпускало начальство. Новый сержант еще не имел такого авторитета, чтобы брать на работу художника, и никак не мог осуществить свои мечты о красивом спортзале. И вот, сидя на той гауптвахте, я постоянно смотрел в окно. Способ уже проверенный: тюрьма по любому находится на территории части, так что все время кто-нибудь ходит мимо. Я знал, что с гауптвахты, так же, как с наряда в учебке, на работу отдавали кому угодно. И вот, увидев сержанта, я высунулся наполовину в окно к нему и кричу: я, раб, я раб… хочу в Египет!..
Представляя эту картину, мы с художником синхронно умиляемся тому, как благосклонна жизнь к умным людям.
? И он меня взял… ? художник улыбается, ? от радости, что меня спасли от тюрьмы, я размалевал ему стену в спортзале в рекордные сроки. Моя работа на этом, как ты понимаешь, как бы, кончилась. Но… возвращаться на гауптвахту мне не хотелось. Вообще не хотелось. Я начал укатывать своего сержанта, типа, давай я останусь, вон, говорю, еще сколько работ. Сержант согласился. Он пошел договариваться с моим начальством, и через час моя судьба была решена. Он вернулся и говорит: ты только на улицу не выходи, работай в своем режиме, хавчик мы тебе будем носить. И я стал украшать спортзал. А когда кончилось время моего наказания, меня сдали обратно в казарму. Я вернулся к своим товарищам, рожа толстая, и меня спрашивают, где был? Я говорю: на гауптвахте… А начальник, который меня посадил, начал орать: ну теперь ты понял, как плохо бывает в жизни тем, кто себя плохо ведет? Я говорю: да. Будешь плакаты подрисовывать? Я говорю: нет.
Рафаэль Бруно.
? Начальник меня чуть не убил. Как нет, говорит? А я ему: сам не видишь? И показываю ему на плакат, где у солдата советской армии нарисовано шесть пальцев. Начальник смотрит на пальцы и говорит: да? и что же теперь делать? Выкинуть, говорю, наф эти плакаты и рисовать новые. Он раздулся в объеме лица и спрашивает: а чего ж ты, говорит, раньше мне не сказал?
Художник пожимает плечами.
? Зато спортзал сделали… Короче, для реставрации шестипальцевых плакатов я заказал себе 10 бочек краски, по 100 л .
? Это ж захлебнуться! ? от жадности у меня нехорошо на душе.
Художник весело машет лапой.
? Да я уже просто знал, что между 10-ю и 100 литрами в армии нет большой разницы, но просить в любом случае надо больше. Мастерскую я себе выбил. И вот как раз тогда, во время работы над плакатами, уже после случая с чешкой, у меня и появилась возможность выходить за территорию полка в любое время суток: моя мастерская была в городе, ? подняв руку, художник делает жест «йес!», ? в итоге из-за этой работы и льгот с увольнительными у меня получилась гора всякого добра, которое можно менять на другое добро, куча личного времени, и я стал реально свободным художником. Только я был свободным художником не в Париже, а в Чехии, и слегка в армии. Но по сравнению с предыдущим армейским годом это был рай. Два месяца, не спеша, я рисовал эти плакаты. Было счастье. По дороге мне давали продавать разное барахло, я возвращался из города с выручкой, полный творческих впечатлений и сил, только что на такси не ездил.
…Слушая его, я вдруг вспоминаю, что самой козырной машиной в Мертвой Долине в начале 90-х была девятка. Старые местные раисы ездили на волгах, раисы помладше ? на жигулях девятой модели. После «жаркого февраля» в республике откуда-то появились Ауди и Пежо, в разруху иномарку можно было взять прямо на улице. Видимо, в горы аллах посылает не только автоматы Калашникова и нефть…
? Потом и эта работа закончилась, ? продолжает художник, ? мои плакаты повесили, и я стал вообще героем труда. А плакаты были на тему, как правильно маршировать. Около сотни, как раскадровка. Поднять ногу, опустить…
Он машет на здоровущее полотно.
? Чуть поменьше, чем эта картина. Когда все кадры повесили, офицер, который заказывал марширующих, опять меня вызывает. Я так удивился: вроде все сделали. А он мне предлагает, так щелкая языком: может лачком вскроем?.. И я еще целый месяц вскрывал лачком…
От того, что все хорошо, мы берем передышку. Мы улыбаемся и елозим на стульях. Через минуту художник говорит:
? А тем временем в спортзал с моей росписью стали толпами ходить люди. Потому что в окна были видны картинки, и народ к ним тянулся. У молодежи появился новый вид развлечений, место тусовки, приходили даже дети офицеров и, кстати, сын того замполита, который все хотел меня посадить. Короче, спортзал стал армейским клубом. Я там познакомился с парнем ? грузин. Мой новый друг работал в столовой, раздавал хлеб, масло и сахар. Блатная работа. В свободное время он был борец, вольник. В спортзале мы вместе тренировались. Он весил легче меня на 20 кг , но при этом был очень сильный. Он все время выигрывал и бросал меня по всему матрасу как хотел. Но поскольку партнера на ринге ему все равно больше не находилось, то я был ценим. Он открыл мне кредитную линию в столовой. В любое время суток я мог приходить и брать много пайков. Меня это даже пугало ? он безоговорочно выдавал мне еду в любых количествах. Но моим товарищам, которые раньше морочили мне голову бойкотом, ? им это нравилось. Каждый вечер они начинали пухнуть от голода, и мне приходилось бежать и кормить их маслом. И я являлся в столовую, как последняя скотина. Я стоял и ныл: ну я бы не пришел, но у моих лучших друзей животы болят… Короче, за спарринг я брал рафинадом.
VI
Написано: «Ни один волос не упадет без воли»…
Если бы я была богом, я бы заменила «упадет» на «получишь», а «волос» ? на «голос».
Когда в Шереметьево-2 вдруг объявляют, что из сумки со своим барахлом нужно вынуть тоник, молочко и шампунь и выкинуть все в корзину, потому что провозить флюиды на борту нельзя, я в возмущении. Сначала я думаю о том, что от шампуня гостиницы Ренессанс я буду иметь вид террориста. Потом я думаю о том, что я не хочу сдавать свой багаж в багаж, потому что в жизни у меня не так много времени, чтобы получать его обратно. И, наконец, я покрываюсь благородной зеленоватой патиной изнутри. Меня ломает даже думать об этом. У меня ноют зубы и стремительно развивается анорексия. И все это потому, что я не хочу, чтобы меня досматривали с пристрастием и подозревали в злом умысле из-за одного (одного!) полоумного психа, который несколько лет назад пытался взорвать самолет жидкой бомбой. Я его ненавижу. Последний раз мне хотелось подложить взрывное устройство перед экзаменом таджикского языка. Думаю, остальных пассажиров тянуло устроить взрыв последний раз примерно тогда же. Давайте закупим на таможню детекторы лжи.
Может быть, массовое изъятие шампуня в аэропортах ? это акция гостиницы Ренессанс? Но вся их косметика включена в счет, я точно знаю. В баре номера она мне, лично, ни разу не попадалась.
В общем, все крайне запутанно. Чей мотив ? никогда не понять. Газеты, конечно, подсказывают ? ноги обычно растут в Швейцарский банк, специалисты, как всегда, утверждают… Но разве можно в современном мире искренне верить, что стол ? это стол, а не сон Морфеуса? … «Матрица ? это система, Нео. Система ? наш враг»…
Если бы я была богом, я бы каждому раздала по вселенной. Хочешь летать с досмотром, летай. Хочешь жидкие бомбы мутить, валяй, делай. Модератор отключил возможность оставлять анонимные комментарии.
(Зафрендить бы одного бога и подсмотреть, каким кодом он пользуется. Боюсь только, вдруг он окажется частью какой-нибудь блатной пирамиды, и я, как Икар, разобьюсь)…
Сегодня четверг. Я беру диктофон и обнаруживаю, что давно осень.
VII
