– Я подам рапорт о переводе.
– Когда?
– Не знаю точно. Когда это будет оправдано.
– А что будет с нами?
– Нам придется немного подождать.
Ее гнев вырвался наружу.
– Хорошо, я говорила «мы». А теперь спрошу о себе. Что будет со мной? Что я должна делать, зная, что тебя в любой момент могут застрелить ради патриотических чувств к Родине? Ждать телефонного звонка от Христенко, который сообщит мне о том, что я стала вдовой? Ждать, когда тебя наградят посмертно, и потом хранить медаль на книжной полке?
– Ты знаешь, что в данный момент я ничего не могу предпринять.
– А как быть с моими желаниями? Как быть… – Она замолчала, почувствовав вину за то, что уже несколько раз едва не изменила ему. Елена пыталась заглушить мучительную страсть чтением книг или бумажной работой.
Он, конечно, понимал, что она имела в виду – после стольких лет супружеской жизни знал каждую частичку ее тела, ее души, знал, что она не могла обратиться даже к Богу, потому что не верила в него.
– Как долго ты пробудешь в Москве? – спросила она.
– Я должен вернуться в распоряжение Форсайта по приказу Ротштейна.
– Ты не работаешь в ЦРУ! – закричала она. – Ты – офицер СВР и должен находиться рядом со мной! – Она немного успокоилась, сказала уже нормальным голосом то, о чем боялась говорить раньше: – Я… я хочу ребенка, Алексей.
– Клянусь, у нас будет ребенок.
– Когда? Когда закончится все это безумие? Когда мы заживем нормальной жизнью?
– А когда ты прекратишь заниматься тем, чем занимаешься сейчас? – спросил он, зная, что она поймет, что именно он имеет в виду и явно не одобряет. – Другого выхода нет, ты знаешь.
Везде была стена, куда бы Елена ни повернулась, и рано или поздно она должна была разбиться об эту стену. Оба понимали это слишком хорошо.
– Не знаю, – раздраженно ответила она. – Они рассчитывают на меня. – Елена рассказала Алексею о том, как передала материалы в метро. – Рене спрашивает о тебе при каждой встрече.
Рене Гаспар Шометт был старым и верным другом, французским адвокатом и по совместительству агентом «Сюрте».
Алексей сделал еще глоток и поставил чашку на стол, его голос стал мрачным.
– Елена, то, чем ты занимаешься, считается изменой. За это тебя могут расстрелять, наплевав на мораторий!
– Франция – наш союзник!
Сначала ему показалось, что он неправильно понял ее. Жена говорила так, будто считала свои поступки оправданными и была убеждена в этом, но в это трудно было поверить. Все происходящее было лишено логики, и по каким-то непонятным причинам он не мог объяснить ей, хотя пытался много раз, что это не было игрой, что ее тщетные попытки установить равновесие в мире обречены на провал, что они не похожи на героическое участие ее деда в движении французского Сопротивления. У нее не было оправданных причин становиться шпионкой, совершать совершенно бессмысленные поступки. Почему такая умная женщина не могла понять, что ее отбросят в сторону, словно ее и не существовало? Тем не менее, она продолжала заниматься этим, а он – любить ее.
– Остерегайся Юсуфова. Особенно его. Он не доверяет даже собственной матери, не говоря уже о правительстве, крайне тщеславен, ему достаточно малейшего повода, чтобы уничтожить любого. Этот тип любой ценой добьется повышения по службе, даже если не найдет доказательств твоей вины.
– Я веду себя очень осторожно, любимый. Как всегда. Я волнуюсь о тебе, а не о себе. Я просто не могу понять, что будет с нами, как я смогу все выдержать, – она выпрямила ноги, но не свела колени вместе.
Он, конечно, заметил это. Не мог не заметить, потому что хотел ее так же страстно, как она его.
– Все образуется. Мы – умные люди и проживем долгую жизнь вместе.
Она продолжала сидеть с разведенными ногами, словно бросая ему вызов своим бесстыдством.
– Когда ты поедешь в библиотеку?
Он взглянул на часы.
– У меня есть чуть меньше двух часов.
Повисла неловкая пауза, они посмотрели друг на друга, понимая всю глубину чувств, необходимость близости, порыв. И не было необходимости все это скрывать. Да и зачем? Было ли это тоже игрой? Они были мужчиной и женщиной, которые страстно хотели друг друга. Вдруг весь мир исчез для них, остались только они двое, все остальное перестало существовать, не нуждалось в рациональном объяснении. Только он и она.
– Я так люблю тебя, Алексей, – сказала она чуть не плача. – Люблю всей душой, всем телом. Я… я хочу тебя…
Не нужно было дальнейших слов. Он взял ее за руки и помог встать. Объятия и поцелуи тоже были лишними. Он просто поднял ее на руки и отнес в спальню. На кровать они упали, крепко обнявшись, его язык проник ей в рот, а ее пальцы уже расстегивали ширинку, чтобы нащупать пенис. Они считали «пенис» дурацким словом, особенно она. Это был ее член, так она всегда говорила, с тех пор как они впервые занимались любовью. Впрочем, так они тоже не говорили. Так можно было говорить, по их мнению, в песнях и стихах. Трахаться – так они говорили. Это слово нравилось им честностью и прямотой. Оно звучало сексуально и пошло. Она оттолкнула его от себя и взяла член в рот. Время словно остановилось, они очнулись, когда ему пора было уходить.
Час назад в Москве снова начался дождь, сейчас он прекратился, и в лужах на мокром асфальте отражались яркие неоновые огни. Алексей, одетый в плащ, пересек на своей синей четырехдверной «Ладе» оживленную Арбатскую площадь, свернул по Воздвиженке на Моховую. У него рябило в глазах от красных, оранжевых, синих мигающих огней рекламы, в этом столица России ничем не отличалась от Гонконга или Парижа.
Как изменился его город, с тех пор как страна стала частью мирового сообщества. Алексей вспоминал прошлое, сравнивал его с шокирующим настоящим, поворачивая то вправо, то влево на оживленных перекрестках. Наступала ночь, и машин становилось все больше – москвичи спешили на поиски развлечений.
Плохое должно было перейти в нечто большее, чем просто плохое, Алексей чувствовал это желудком. Выражение лица Геннадия Игоревича, его голос, этот загадочный пластик, подмена диска – все говорило о том, что начиналась новая игра. Алексей думал о том, в чем она могла заключаться, когда поднялся по небольшому склону и остановил машину на пустой площадке, рядом с темным зданием Всероссийской библиотеки имени В. И. Ленина, закрытой на ремонт. В воздухе густо пахло строительной пылью.
Нащупав фонарь, он вышел из машины, закрыл дверь и посмотрел на тусклые лампочки, освещавшие дорогу к библиотеке. Перешагивая через кучи мусора и какие-то кабели, он направился к боковому входу, у которого стоял охранник в форме, подозрительно наблюдавший за его приближением.
– Посторонним вход воспрещен, – не терпящим возражений тоном произнес он.
– Я здесь по делу, – сказал Иванов.
Он достал кожаный бумажник и предъявил удостоверение сотрудника СВР. Охранник направил на документ луч фонаря, сравнил лицо Иванова с фотографией и резко выпрямился.
– Чем могу помочь?
– Как пройти в отдел «Курск»? Знаю, что это на втором этаже.
Охранник указал на закрытую дверь недалеко от того места, где они стояли.
– Идите туда, – сказал он. – Только смотрите под ноги.
– Обязательно. Спасибо.
Иванов, обходя бетонные блоки и электрические кабели, направился к двери. Он толкнул дверь изо всех сил, и она со скрипом распахнулась. Алексей включил фонарь, нашел лучом заваленную мусором лестницу и
