Шостаковича тоже расположена неподалеку, а напротив нее возвышается исключительно элегантный гранд-отель «Европа».
Посреди всего этого чарующего великолепия, у самого входа в отель затормозил грузовик, забрызганный грязью и выглядящий здесь, по мнению швейцара в униформе, совершенно не к месту. Алекс вылез из кабины с атташе-кейсом в руке, помахал на прощание водителю, который тут же отъехал, скрывшись в клубах густого выхлопа.
Алекс кивнул швейцару и направился к стойке портье, где предъявил паспорт Алексея и подтвердил бронирование номера на фамилию Иванов, поскольку назваться Филипповым было равносильно самоубийству.
Его роскошный номер состоял из двух комнат, обставленных антикварной мебелью, здесь были огромные зеркала и просторные шкафы. Все это Алекса нисколько не интересовало. Положив свой атташе- кейс прямо на пол, он схватил телефонную трубку, набрал длинный междугородный номер и стал ждать соединения.
– Алло?
– Чет, это я, Алексей. Извини, что беспокою тебя в такую рань, просто у меня нет выхода.
– Где ты? – спросил тот хриплым спросонья голосом. – Я уже несколько дней не могу с тобой связаться.
– Я в гранд-отеле «Европа» в Санкт-Петербурге, номер триста четыре. Только что вернулся из Архангельска.
– Арх… чего?
– Из Архангельска. У «Макроникс Индастриз» там завод, производящий тот самый пластик, о котором я тебе говорил. Они делают из него какие-то огромные отливки, о назначении которых на заводе, похоже, никто ничего толком не знает. А теперь за мной охотятся очень богатые и могущественные люди.
– Прошу, не так быстро.
– Ты читал газеты?
– Да, знаю. Тебя подозревают в убийстве посла Фармера и Анатоля Боннарда.
– А что тебе об этом известно?
– Насчет Фармера что-то знает Холлингсуорт, но ничего не говорит. Я позвонил своему старому приятелю Фариту Букаеву и попросил заняться Холлингсуортом. Он обещал позвонить.
– Значит, ты в курсе дела, – заключил Алексей. – Конечно же, это чистой воды подстава.
– Но зачем?
– Затем, что они считают меня богатым финансистом, который собирается проголосовать против на совещании по СОИ в Женеве. А совещание это затеяно, чтобы слить все мировые корпорации под эгидой «Глоба-Линк». Мой голос против сорвет все их планы, соответственно, пока я жив, этим идеям не суждено осуществиться.
– Ого! А что же это за слияние такое? Алексу пришлось рассказывать о «Глоба-Линк».
Форсайт был явно потрясен.
– Ты это серьезно?
– Чет, они ведь не просто так пытаются меня убить. Пока мне просто везло. Мировым СМИ о происходящем ничего не известно, и я должен оставаться в живых достаточно долго, чтобы успеть предъявить им веские доказательства готовящегося заговора. В противном случае всем нам конец. Кстати, Рене Шометт тоже в курсе, он помогает чем может.
– Все это просто невероятно.
– Поверь, это чистая правда. Это именно заговор, который должен был осуществиться рано или поздно, учитывая нынешнюю степень слияния корпораций. Конечно, объединение национальных компаний происходит в пределах соответствующих стран, но стоит на сцене появиться «Глоба-Линк», как о границах будет забыто и слияние станет общемировым.
Возможно, это и дико звучит, но можешь сам проверить хронологию последних укрупнений корпораций, и все встанет на свои места.
– Господи!
– Пока на первых полосах газет красуются террористы и муссируются проблемы послевоенного Ирака, никто просто не обращает внимания на то, что затевается в верхах. А им только и нужно, чтобы все было шито-крыто. А что известно Ротштейну?
– Ротштейн никогда не делится информацией с мелкими сошками. Обычно он ждет, когда ты сам принесешь ему что-нибудь в клюве.
– Но ведь он читает газеты, – перебил Алекс. – Неужели Карл так тебе ничего и не сказал?
– Сказал только, что Юсуфов ему звонил и хочет тебе помочь.
– И он поверил?
– Никто не знает, когда и кому верить или не верить. Думаю, они на это и сами не очень-то рассчитывают. Крайне странная разворачивается история.
– Не более странная, чем тот ядерный взрыв, который не был зафиксирован ни одной из станций слежения. Разве это тебе не кажется необычным?
– Слушай, это же очевидно. Так какой у тебя план?
– Поставить общественность в известность о планах «Глоба-Линк».
– И что для этого требуется?
– Собрать доказательства и передать их мировым СМИ – словом, взорвать заговор. Я собираюсь посетить одного из заводил всего этого дела по имени Владимир Румянцев, которому, наряду с остальными, я нужен только мертвым, причем сдохнуть должен до женевской встречи. Понимаешь, Чет, я собираюсь сделать их заговор достоянием гласности, потому что они собираются в качестве прикрытия использовать проблемы СОИ. В Женеве состоится окончательное голосование по «Глоба-Линк», и все, за вычетом моей скромной персоны, одобрят объединение. Короче, это событие, пожалуй, будет самым крупным в мировой истории.
– Так вот, значит, почему звонил Джо Брентано. Всего этого он, конечно, не знал, но встречался с Еленой. Она передала ему какой-то диск, а он отправил его на твою квартиру на Риверсайд-драйв.
– Молодец. На этом диске записаны все доказательства, необходимые для раскрытия истории с «Глоба-Линк». Думаю, это надолго отобьет им охоту к чему-либо подобному.
– Для меня это слишком…
– А от Елены известий нет?
– Нет ничего. Я пробовал ей звонить, чтобы узнать последние новости, но пока она так и не отвечает.
– А что с Юсефом?
– Ничего. Он отказывается говорить на том основании, что его слова могут быть использованы обвинением против него самого.
– И все?
– Пока да. Специалисты обнаружили два грамма трития. Устройство, которое мы нашли у него на кухне, возможно, украинского или северокорейского происхождения. Эта штука чище, чем плутоний – короче, мы вообще не сообщали о нем русским.
Алексей сориентировался мгновенно.
– Значит, эти сукины дети пытаются сделать бомбу!
– Это точно, – с сарказмом в голосе подтвердил Форсайт. – А может, она у них уже и есть, даже и не одна – мы этого давно боялись. И устроились они прямо здесь. Разумно, да? Не требуются расходы на транспортировку.
– Ладно, сейчас не до бомбы.
– Да-да, совсем не до нее.
– Что говорит Ротштейн?
– Он отдает нам Юсефа, но ненадолго. Да и Шел может держать его еще сорок восемь часов, а потом должен будет отпустить. С этого момента я умываю руки. Короче, все спецслужбы готовы ничего не делать, лишь бы оставаться политически корректными.
Алекс был настолько потрясен, что на мгновение потерял дар речи.
