Едва дед исчез в зарослях, Алька сказала:
— Пошли купаться, — и поскакала к реке, на ходу разуваясь. Доскакала до самой реки и исчезла.
В том самом месте, где исчезла Алька, река делала широкий поворот. Вправо и влево от этого изгиба тянулись кустарниковые заросли, переходящие в сосновый лес. В траве гудели шмели и разные мухи. Тимка разулся и побрел к реке. На берегу разделся и залез в воду. Вода была утренняя, свежая. Сначала Тимка нырнул и достал немного песка со дна. Потом проплыл немного. Потом решил «утопить» Альку. Но при первом же посягательстве на ее драгоценную жизнь Алька предупредила, что она и сама утонет, так как плавает очень плохо. Тимка поглядел на красивое, но серьезное лицо Альки и «топить» ее передумал. Тогда Тимка от нечего делать поплыл за поворот — посмотреть, как дед ловит рыбу. Дед за поворотом бессовестно спал, воткнув удилища в землю. И, кажется, даже жалобно всхрапывал. На поплавке качалась стрекоза. Вот так! Тимка не стал будить пригревшегося деда. И подумал: «Я меняюсь к лучшему».
Когда Тимка выплыл из-за поворота, он понял, что глупости в жизни мужчин случаются не только в кино.
Алька переодевалась на берегу. Наверно, она думала, что Тимка уплыл к деду ловить рыбу, а может, еще что… Но это не главное… Трава была ослепительно… Трава была ослепительная, как… Трава была зеленая, как… как… Алька стояла спиной к реке и смотрелась в маленькое зеркальце. А потом прыгала на одной ноге, вытряхивая из ушей воду, и вновь смотрелась в зеркало.
Тимка перестал плыть. Ноги коснулись дна.
Трава была зеленая, как… такая зеленая. И небо такое… В жизни никогда не бывает такого неба. А Алька прыгала, словно загорелый кузнечик, и смотрелась в зеркало. А волосы у нее были светлые, выгоревшие на солнце и длинные. И мокрые. В жизни никогда не бывает таких волос. Но это не главное… Было очень тихо. Гудела болтливая трава. Тимка по щиколотки увяз в тине. А Алька стояла на берегу, как загорелый кузнечик. Тонкая. И вдруг оглянулась. Тимка почему-то не утонул со стыда. Стыда не было. Алька испуганно улыбнулась и растерянно опустила руку с зеркальцем. Зайчик брызнул в траву. Тимка тоже испуганно улыбнулся и, выдернув из тины ноги, поплыл за поворот. А за поворотом спал дед. И храпел. Просто сидел себе на солнышке разомлевший старик и просто спал.
— Дед, — прошептал, вылезая на берег, Тимка.
— А? — дед вздрогнул и сразу сел.
— Дед, — шепотом спросил Тимка, — что ж ты спишь, дед?
— Не кричи, — шепотом сказал дед, — всю рыбу распугаешь.
Тимка вдруг сделал сложное сальто или нечто в этом роде и упал рядом с дедом. Дед подозрительно покосился на Тимку. Тимка вытащил из воды удочку. На крючке обмяк сомлевший червяк.
— На такого даже я не позарился бы, — сказал Тимка.
— Он замаскировался, — вздохнул дед. — Он в глубокой засаде. — И, отобрав удочку, закинул ее обратно в реку.
— А помнишь, как ты в третьем… нет, во втором, классе германскую серию на окне расклеил?
Ага, — весело подхватил Тимка, — ты тогда сказал, что приличные гены обошлись без меня… Ругался.
— Я не ругался, — возразил дед, — я тогда был в таком состоянии, что уже не ругался.
— А я все про Гену думал. Ну, думаю, Генка приличный… Обидно так было… — частил Тимка.
— Мы все делаем поздно, — заметил грустно дед невпопад.
Тимка осекся. Тревога, прозвучавшая в голосе деда, заставила его сердце сжаться. Где-то далеко закуковала кукушка. И куковала, слава богу, долго. Хоть это и глупая примета! Вернулась стрекоза и, вновь нахально усевшись на поплавок, закачалась…
— Дед, а ты стихи знаешь? — спросил Тимка.
— Очень немного, к сожалению, — вздохнул дед. И улыбнулся. И у Тимки отлегло от души.
— Прочитай, — попросил Тимка.
— Вот стихи, написанные тоже в дороге, — сказал дед, — и я их люблю.
Дед надолго замолчал.
«Кузнечик дорогой…» — Тимка поджал колени и, обхватив их руками, стал смотреть на воду, на круги, разбегавшиеся от танцующей на поплавке стрекозы.
«Кузнечик дорогой…» — Тимка смотрел на воду и улыбался.
— Ты, Дед, не бойся… — произнес наконец Тимка.
— А я и не боюсь, — улыбнулся дед, — просто я огорчаюсь.
— Знаешь что, — сказал Тимка, — пошли… Хватит тебе спать. Там… и Алька одна, и вообще.
Дед смотал удочки, и они пошли. А червяков из банки выпустили на свободу. Повезло червякам, что и говорить.
Алька стояла у погасшего костра и перемешивала золу длинной обуглившейся палкой-кочергой.
— Бьюсь… — дед опустил на землю пустое ведерко. — Бьюсь об заклад: в этой реке полно рыбы. Однако сегодня возобладали гуманные мотивы. Вследствие чего популяция местной фауны сохранена в неприкосновенности.
Алька перестала задумчиво «кочегарить» и мельком глянула на Тимку. Тимка был серьезен.
— Не клевала рыба, — перевел он речь деда.
— В другой раз… — начал дед.
— А я уже думаю, что вас так долго нет, — Алька облегченно улыбнулась. И открыто посмотрела на Тимку.
Тимка слегка покраснел и сказал:
— Так дед же… Он же… дед ведь пока всю рыбу не выловит… Он же, как этот… фанат. Его же никак не отвлечешь.
Дед оглянулся на Тимку и задумчиво произнес:
— Мне всегда было интересно, когда все врут и никто не краснеет.
— Почему это не краснеют? — Тимка действительно покраснел.
— Мне всегда было интересно, когда все врут и никто не краснеет.
— Почему это не краснеют? — Тимка действительно покраснел.
Мнительная Алька поглядела на деда, на Тимку и тоже вдруг залилась краской. И вдруг так саданула «кочергой» по золе, что Тимка попятился.
— А я с… дедом… это… — выдавил Тимка и тихонько возненавидел свой неповоротливый язык и всего себя, дурацкого, неуклюжего, совсем не мужественного. А наоборот, такого… прямо никакого…
— А я гуляла, — нашлась Алька.
Тимка сглотнул. «Если б эта Алька еще была б хоть некрасивая какая», — с безнадежной тоской пронеслось у него в голове.
— Я купался… — выдавил Тимка и, решив уточнить, добавил: — Там… в этой… в реке… — И тут же испуганно подумал: «Что я сказал?! Она, конечно, сразу подумает… что я нарочно, хотя я это сказал просто
