не расист, но…
Бах! — раздался еще один выстрел. Это отец снова промахнулся. Бен Джонсон так не прыгал, как я запрыгнул за угол дома. Даже когда Бен прыгал с допингом!
За углом стоял Витька, в трусах и со страшной коричневой рожей, и трясся не то от холода, не то от страха. Увидев меня, он попятился:
— Что это?! Кто? Ты?!
— Я тебя убью, — прошептал я брату. — С! твоими книжками! Читатель фигов!
И в этот момент рядом раздалось:
Только спустя некоторое время до меня дошло, что это Мария, студентка филологического факультета, читает свои стихи. Ну, думаю, напугала. Сумела. Молодец! Сейчас ты у меня тоже вздрогнешь. И это не потому, что я какой-нибудь кровожадный, это оттого, что во дворе папа бегает с ружьем, того и гляди за угол заглянет. Так что терять мне было нечего, и я пошел. Прямо мимо забора, по освещенному неверным лунным светом пространству. Стихи прекратились… А сзади мне в спину Витька дышит и спотыкается. Из-за забора голосом Марии спрашивают:
— Господи… Это что?
А я тогда обнаглел, от холода или от страха, и нахально отвечаю:
— Аура… дяди Тома, — ну, так как я негр. И побрел дальше с трясущимся Витькой за спиной.
А там, за забором, уже громко икают. Только воды поблизости нет. За водой нужно в дом бежать. Так что обошлось без уточняющих вопросов.
Проскользнули мы в дом, я чулок быстро с головы содрал и сразу хотел дать Витьке в морду.
— Потом, — шепчет Витька. — Разберемся потом. Сам подумай, как это, когда все во дворе, а нас нет?! Заподозрят, вычислят, убьют. За одни только помидоры казнят…
В общем, Витька прав. Переоделись мы быстренько в свою одежду — и на улицу. Витька грим, конечно, с лица стер, так что не подкопаешься…
А во дворе трагедия! Дядя Витя слез со штакетника и никак не может объяснить, зачем он на него взгромоздился. Рубашка у дяди Вити на животе расстегнулась, волосы на голове приподнялись и вокруг лысины почетным караулом стоят, руки дрожат, но обломок палки не выпускают. Папа, выставив ружье, как в плохих детективах, нервно кидается на каждый шорох, того и гляди пристрелит замотанную в одеяло Сашку, которая перемещается у него за спиной. Ну, думаю, нужно срочно разряжать атмосферу, а то папа разрядит ружье в какого-нибудь подвыпившего прохожего.
— А вдруг показалось? — спрашиваю невинным голосом.
— Да, — вставил Витька. — Вдруг?
— Негры! — наконец прорвало дядю Витю. — Тут стояло! И тут! Карлик и мавпа!
Он ткнул в землю обломком палки, где на самом деле никогда ничего не стояло. Если бы мы с Витькой тут «стояло», мы бы сейчас бездыханные и некрасивые тут «лежало», расплющенные боцманской дубиной.
— Не знаю, что там стояло, — папа как-то странно поглядел на дядю Витю, — а я лично видел цыганку с цыганенком. Тогда я выбил окно и спросил, что им надо. А они игнорировали…
Дядя Витя с трудом выдержал многозначительный папин взгляд и неожиданно взорвался: — Да! Да! Может, когда-то в Сингапуре. Ну и что? Был я знаком с одною, як вы кажэтэ, цыганкою! Тилькы вона була не цыганка, а мулатка.
Тут нам с Витькой как-то стало неуютно — мулатка из Сингапура!
— Так шо вона по-твоему сюды прыйыха-ла? — спросил дядя Витя у всех.
Все пожали плечами, один только папа продолжал качать пальцем перед носом дядя Вити, что, должно быть, обозначало: знаем-знаем мы вашу военно-морскую выправку и как вас любят женщины…
— Да ты, Паша, сказывся, — схватился за голову дядя Витя, — колы цэ було. Ну и шо, як що мэнэ заставлять платыть алименты, я буду, Паша, я нэ такый… Я заплачу, Паша, но тилькы николы, Паша, я нэ буду довбасыты свою сар-дынку гилякою по маковци! — Волосы на голове у дядя Вити окончательно вздыбились, и он перешел на украинский язык.
А потом стало тихо. И в этой тишине было слышно, как где-то далеко прогремел по рельсам поезд. На реке Самарке взвыла сирена — швартовался теплоходик. И дядя Витя грустно так сказал:
— Як бы прыйыхала… Тилькы так нэ бувае, Паша. — И, вздохнув, вытер тыльной стороной ладони пот со лба. И мне сразу стало ясно, что на какую-то миллионную долю секунды дядя Витя засомневался… Ему вдруг представилось, что, может быть, действительно та самая мулатка… сардинка… Но так не бывает. И дяде Вите стало очень печально. Потому что здесь, у нас в стране, у дяди Вити почему-то не было семьи. И может, из-за той мулатки, которую он не смог позабыть… Вот что мы с Витькой наделали — влезли в душу хорошему человеку. Знать бы, так перекрасились бы в китайцев… Наверно, китайские наши лица не вызвали бы травмы в душе боцмана. Если, конечно, он не…
— Труп! — вдруг прошептала Сашка, прячась за папину спину.
Папа пошатнулся. Дядя Витя нервически хохотнул:
— Хе-хе… Где?
Я сразу понял все и тоже похолодел: это папа, близорукий мой папа, пристрелил вместо меня постороннего человека.
— Вон! — ткнула пальцем в заросли малины Сашка и заплакала.
— Мама! — простонал Витька с надрывом, как в мексиканском многосерийном фильме.
— Папа… — прошептал я, и у меня тоже на глаза навернулись слезы. Теперь его — в полосатый костюм, в наручники его, в красивый милицейский автомобиль… Что ты, Витька, наделал?! Или ты, Витька, Тарас Бульба, который своего сына… отца… Или кого он там?!
И, действительно, шагах в десяти на траве валялось поникшее тело трупа ни в чем не повинного человека. Несчастной жертвы в виде женщины.
Дядя Витя, как увидел, что труп женский, в лице переменился:
— Нэвжэ? — прошептали его губы.
Представляете, что он подумал? Что именно ее, сардинку!
Папа посмотрел на меня, на свои руки, сжимающие оружие, и разжал пальцы… Он брезгливо поморщился. Ружье полетело в траву. Боцман опять нервически хохотнул… Всем стало страшно, как в кино. Нет, хуже, потому что не выключить.
— Что здесь происходит? — раздался со стороны калитки деревянный голос Марии Переваловой. — Стреляли?
Тщательно выговаривая слова, студентка филологического факультета приблизилась к нам, наступила на застреленный организм и остановилась.
— Тут двое не пробегало? Та-а-аких черненьких, в шляпе, таких ма-а-аленьких? — И студентка показала краешек ногтя, размером не больше мышиного ребенка.
— Хе-хе-хе… — хохотнул дядя Витя и, глупо улыбнувшись, попросил: — Уберите ногу с трупа, пожалуйста…
— Может, он еще живой? — с надеждой в голосе добавил папа. — Она!
— Может, она еще дышит? — пролепетала Сашка, захлебываясь слезами.
— Может, ей искусственное дыхание… — вспомнил я.
— Как вы… — студентка поглядела в смеющееся лицо боцмана, — вы сказали… трупа?! — и перевела взгляд себе под ноги. Перевела она этот самый свой взгляд и, слабо пискнув, грохнулась на траву в обморок. Вот тебе и стишки… Разлеглась рядом с покойником, мешая тому дышать.
