– Ты хоть помнишь, сколько сахара я кладу?
Она ничего не ответила, а только молча опустила ему в чашку четыре куска сахара. Потом разрезала пополам одну из булочек, намазала маслом и положила на его тарелку.
– Ты не хочешь ее съесть? В Мексике не будет таких булочек, но надеюсь, это единственное, чего ты будешь там лишен.
Он взглянул на нее.
– Мексика?
– Да, Мексика или Панама, Колумбия или Калифорния. Лишь бы подальше отсюда! Сегодня ночью ты разговаривал во сне. Я разобрала только одно слово: Мексика.
Он смотрел прямо перед собой.
– Это, должно быть, похоже на Корсику. Много серебра и драгоценных камней. Ты получишь ванну – из одних сапфиров, темных, как твои глаза.
– Когда мы едем?
На его лицо упала тень.
– В гавани Рошфора стоит английский крейсер. Два мои фрегата не дойдут и до маяка.
– Если ты этого действительно хочешь, никто не сможет нас задержать. Мы найдем другой корабль, голландское или американское грузовое судно. Пожалуйста, поехали в этот раз точно. И как можно скорее!
– Все мои деньги в Париже.
– У меня с собой мои украшения. На это мы можем купить пол-Америки. – Она улыбнулась ему. Но веселое настроение этого утра, нежное и хрупкое как мыльный пузырь, улетучилось.
Он отставил в сторону тарелку, так ни к чему и не притронувшись. Его взгляд был устремлен поверх нее. Потом он сказал:
– Есть кое-что и другое. Пойми – я ждал тебя. Я считал часы. Я караулил каждую карету, каждого курьера. Я бы гораздо раньше уехал из Парижа. Но в то же время я надеялся, что ты не захочешь приехать. Нет, не говори ничего. Я не имею права привязывать тебя к себе. Я должен был бы отослать тебя назад – даже сейчас. Но у меня нет сил на это.
Каролина поднялась и подошла к нему. Снаружи, с улицы, донеслась барабанная дробь. Каролина прислушалась. А потом услышала зычный голос, который ни с кем не могла бы спутать. Она подбежала к каменной ограде и встала на скамью. Сквозь густые ветви шиповника выглянула на улицу. Окруженный уличными мальчишками, там стоял Зокко – высокорослый, полный сил и энергии, в турецких шароварах цвета киновари и маленьком серебряном болеро, когда-то принадлежавшем Бату. Каролина спрыгнула со скамейки. Наполеон удивленно посмотрел на нее:
– С каких это пор ты интересуешься цирком?
Она засмеялась.
– С тех пор, как я сама работала в нем!..
– Ты?
– Да! Я тебе расскажу об этом позже, в Мексике. Я сейчас вернусь, – она метнулась к садовой калитке, отодвинула тяжелый железный засов и вышла на улицу.
Зокко ушел вперед, с барабаном на груди и обезьянкой на плече. Она догнала его.
– Зокко!
Вытаращив глаза, он долго смотрел на нее, пока наконец не узнал. Его зубы блеснули на загорелом лице.
– Беглянка! – Он оглядел ее с ног до головы. – Ну и ну! Как же я должен теперь называть вас?
– Как хочешь. А вы? Как дела у вас? Как поживают Розария и Эстрелла? Она очень злилась на меня?
– Нет, только делала вид, но в душе была даже рада. Не так уж она пылала к тебе.
– Как вы сюда попали?
– Выбирать не приходится. Франция стала тесной даже для маленького цирка.
– Вы давно уже здесь?
– Два дня. Сегодня даем прощальное представление. Наше самое последнее. Мы уезжаем в Америку! Через океан, со всеми пожитками и зверями, настоящий Ноев ковчег. Я сыт по горло Францией, великой нацией и ее императором. Я не желаю подыхать здесь.
– Когда вы уезжаете? – Встреча с Зокко – это ли не перст судьбы?
– Нас берет с собой одно американское грузовое судно, – услышала она голос Зокко.
– Оно уходит из Рошфора?
– Да, завтра на рассвете.
– Где мне найти капитана?
Циркач сморщил лоб.
– Опять удираешь? – Он повернулся и показал на узкую улочку. – Иди по ней, придешь в порт Справа будет большой гостиный двор «На четырех ветрах». Может, найдешь его там. О'Тул его зовут.
