вызвало в нем предательство Никанора, вспыхнуло с новой силой.
– Можешь не отвечать. Какая разница, все вы, женщины, не вызываете во мне ничего, кроме отвращения.
Санти резко отвернулся от нее. Властным кивком головы он дал знак трем всадникам следовать за ним.
Троица будто только этого и ждала и тут же окружила хозяина. Весь двор вдруг пришел в движение. Врач коснулся руки Каролины.
– Пойдемте!
Он отвел Каролину во двор, через который она уже проходила вначале. Одноэтажные дома прямоугольником окружали его. Выложенный мозаикой герб на портале самого большого здания давал понять, что здесь живет Чезаре Санти. В доме, расположенном к нему ближе всех, входная дверь была настежь открыта. Оттуда падал свет. Врач отправился прямо туда и жестом пригласил Каролину войти.
У входа стояли штабеля коробок, снабженных этикетками. Каролина остановилась в сенях, а врач крикнул в глубь дома:
– Долго ты еще?
– Уже все, – ответил чей-то голос. Почти сразу же в дверях появился китаец в белой куртке. Бесцветное лицо выглядело непроницаемо. По спине свисала длинная черная коса. В руках он держал кипу картонных коробок. – Это последние.
Врач, казалось, забыл о присутствии Каролины. Она услышала, как он быстрыми шагами пошел к следующему дому. Каролина закрыла за собой дверь. Она повернулась и отпрянула, испуганная собственным отражением. Неужели это было то же самое лицо, которое смотрело на нее из зеркала в доме с красными ставнями? Она вынула из волос золотые гребешки, шпильки и шнуры, расплела косички. Сколько раз она вот так стояла перед зеркалом. Изучала свое лицо и спрашивала себя: что находили в нем мужчины, что заставляло их забывать обо всем? Ей это никогда не удавалось найти, и сегодня тоже.
Она огляделась в комнате. Керосиновые лампы давали неяркий свет. Вековой слой пыли на низком столике из красного дерева был покрыт узорами, которые оставили только что унесенные коробки. Определить первоначальный цвет серых занавесок, чехлов двух кресел и ковра было уже невозможно. От входной двери донесся шум. В комнату юркнул китаец, посмотрел по сторонам, исчез в соседней комнате и вернулся оттуда с коробкой, сплетенной из древесной стружки. Так и не сказав ни слова, он вышел из дома. В соседней комнате была спальня. В ней не было ничего, кроме кровати, тумбочки и сундука, вроде тех, что используют на кораблях для хранения одежды.
Каролина положила украшения, которые она все еще держала в руках, в белую фарфоровую вазочку, единственный предмет, показавшийся ей чистым посреди всех этих пропыленных вещей. Когда она попыталась поднять сетку от москитов, свисавшую над кроватью, та разорвалась и рассыпалась пылью, прилипшей к ее пальцам. Запах сырости и затхлой плесени поднимался от кровати.
Каролина вернулась в первую комнату, сдвинула вместе два кресла и примостилась на них. Она так и не сняла с себя мужской одежды и белой шерстяной накидки. Не гася свет, она закрыла глаза и попробовала заснуть. В соседнем доме слышался какой-то шум, один раз терраса озарилась сполохом факелов. Прозвучали громкие мужские голоса и опять стихли. Слишком усталая, чтобы встряхнуться и обдумать свое положение, и слишком встревоженная, чтобы заснуть, она так и дремала, завернувшись в чуткий, зыбкий полусон, как в чересчур тонкую накидку.
Лишь когда блеклый свет занимающегося дня проник в комнату, она провалилась в глубокий сон без сновидений.
19
Солнечный свет вливался через открытую дверь. Хотя Каролина не слышала никаких шагов, перед ней неожиданно возник слуга-китаец, держа на вытянутой руке поднос. Лишь качающаяся черная коса, шуршащая по белому шелку его куртки, говорила о том, что совсем недавно он был в движении, а не стоит тут как истукан неизвестно сколько времени. Он бесшумно поставил поднос, развернул салфетку на еще теплых булочках, перевернул три чашки для чая, кофе и какао, открыл сахарницу и вазочки с джемом и медом, свежевзбитыми сливками, ломтиками лимона и розочками масла. Не успела Каролина окинуть взглядом все эти давно забытые вкусные вещи, как китаец исчез.
Каролина придвинула к себе столик и неторопливо принялась за завтрак. С террасы повеяло ароматом роз; до нее доносилось клацанье садовых ножниц и бульканье погружаемой в бочку с дождевой водой лейки. Полная решимости обследовать свою новую тюрьму тщательнее, чем вечером, она поднялась. Сколько времени здесь уже никто не жил? Лишь пыль да солнечный свет, казалось, привели в негодность ковры и ткани. За спальней Каролина обнаружила третье помещение – облицованную изразцовой плиткой ванную. Ручки и краны были изготовлены из золота, но ни один не поворачивался. По уставленному флаконами и коробочками с кремами туалетному столику можно было догадаться, что здесь когда-то обитала женщина.
Женщина в царстве Санти? Что-то удерживало Каролину от прикосновения к этим предметам. И тем не менее, любопытство оказалось сильнее ее, и она заглянула в сундук с одеждой. На внутренней стороне деревянной крышки она обнаружила витиеватую монограмму: «M.L.». Каролина откинула еще одну крышку встроенного в дерево железного ящика. На нее пахнуло духами, исходившими от черного платья из тафты, завернутого в несколько слоев папиросной бумаги. Каролина вынула платье. Скинув бархатную куртку, она надела его поверх рейтуз и блузки и подошла к зеркалу. Оно было модным лет тридцать назад. Судя по строгому покрою, женщина, носившая его, была в трауре. Платье оказалось Каролине идеально по фигуре. Она осталась в нем, просто потому что ей было приятно слышать, как каждый ее шаг и каждое движение снова сопровождалось шуршанием шелка.
На столике стояли остатки завтрака. Она еще немного поела и вышла на веранду. Каролина зажмурилась от яркого света, огненное дыхание солнца опалило ее. Словно призраки, впереди, на широкой садовой дорожке, маячили верховые. Неожиданно от группы отделился один всадник и помчался галопом по газонам и клумбам, пугая бросившихся врассыпную садовников-китайцев. Это был Чезаре Санти.
Он осадил свою лошадь в метре от Каролины и уставился на нее, как на привидение. Потом выпрыгнул из седла, бросился к ней и разорвал черное платье одним резким движением. Тафта упала, Санти двумя руками собрал с земли лоскутья. Все произошло молниеносно, сопровождаемое лишь треском разрываемой ткани и тяжелым прерывистым дыханием мужчины.
Не успела Каролина осмыслить происшедшее, как Санти уже опять сидел в седле, прижимая к груди остатки черного платья. Может быть, жизнь в искусственном раю посреди пустыни делает всех людей здесь сумасшедшими? Каролина смотрела на свежий след от копыт на газонах и клумбах, и на нее вдруг напал смех. Такой смех бывает реакцией на ужас у людей, которые способны обуздать свои нервы. Не заботясь о том, что ее могут услышать, она стояла и хохотала, прогоняя смехом свои страхи.
Не смогла она остановиться и тогда, когда над розовой изгородью, отделявшей веранду врача от ее собственной, появилось его лицо. Он открыл скрытую цветущими побегами калитку. Подошел к ней и посмотрел ей в лицо своими покрасневшими глазами, похоже, не знавшими сна. Он тоже был сумасшедшим? Они все тут были безумны? Каролина стояла под палящими лучами полуденного солнца и не могла справиться с охватившим ее ознобом.
От полумрака, который создавали в комнате прикрытые ставни, жара казалась Каролине еще более гнетущей. Наблюдая за бурлящими пузырьками в лимонаде, который поставил перед ней китаец, она машинально играла соломинкой. Каролина чувствовала себя разбитой, но в то же время мозг ее напряженно работал, инстинктивно обеспокоенный обманчивым затишьем.
За целый день ничего не произошло. Никто не присматривал за ней, никто ее не беспокоил. Бесшумное кошачье появление и исчезновение китайца с едой и освежающими напитками и внезапные приходы врача лишь усугубляли ощущение надвигающейся откуда-то угрозы. Ей казалось, что она находится под стеклянным колпаком, который может разбиться в любую минуту. Уже не в первый раз подходила она к двери на веранду. Сад был пуст, ослепительной белизной сверкали дорожки. Тени от деревьев и кустов, постепенно становившиеся длиннее, выглядели матовыми пятнами в мерцающем мареве, в котором все таяло. В сотый раз ей представилось, как она выйдет в сад, никем не остановленная, пройдет через ворота. Это была игра воображения, но даже эту игру она не доводила до конца, настолько сильна была ее апатия.
