наследство, часть из которого, послужив скромным вознаграждением мне, показалась бы сущим пустяком. По мере того как мои предположения становились все более невероятными, настроение мое улучшалось. Я вернулась домой куда более бодро, чем покинула его, на ходу приветствуя соседей с третьего этажа, спешивших на работу, и весело желая им доброго утра, словно стюардесса.
Мне опротивели башмаки без каблуков, но я снова предпочла их, чтобы создать о себе благоприятное впечатление в департаменте труда. Мой приятель по юридической школе работал там в отделении чикагского офиса и мог бы поведать мне о саботаже и о том, действительно ли интересующие меня мужчины судились с Гумбольдтом из-за незаконного увольнения. Мои испорченные красные туфли все еще валялись в прихожей, как и деловой костюм. А почему бы и нет?.. Я подняла их с пола и взяла с собой.
Когда я наконец нашла место для парковки неподалеку от Федерального здания, был одиннадцатый час. Луп погубила страсть к строительству, возросшая за последние несколько лет. Благодаря ей этот деловой район превратился в шумное и загроможденное подобие Нью-Йорка. Большую часть общественных гаражей снесли, дабы расчистить место для строительства небоскребов, более высоких, чем позволяло городское законодательство, а потому жителей и автомобилей стало в четыре раза больше, чем мест для парковки.
Когда я добралась до семнадцатого этажа Дирксен-Билдинг, настроение у меня ухудшилось. Улучшению его не способствовало и поведение секретарши, которая мгновенно разгадала, куда я направляюсь, и прежде чем вернуться к своей пишущей машинке, резко дала мне понять, что мистер Джонатан Микаэлс недоступен.
— Он что, умер? — выпалила я. — Уехал из города? Находится под следствием?
Она холодно посмотрела на меня:
— Я сказала, что он не принимает, и это все, что вам следует знать.
Дверь, открывавшая доступ к кабинетам, была закрыта. Если бы мне удалось туда прорваться, кто- нибудь из приемной помог бы мне и позвонил Джонатану, но эта тетка явно не собиралась пропускать меня внутрь и позволить разгуливать среди кабинетов в поисках нужного человека. Я уселась в одно из кресел с прямой спинкой и пояснила ей, что намерена ждать.
— Поступайте, как вам угодно, — выпалила она, неистово барабаня на машинке.
При виде одетого в черный деловой костюм мужчины, вошедшего в помещение, она продемонстрировала невероятное радушие, расплылась в сахарной улыбке, определенно флиртуя и изображая крайнюю любезность. Пока она ворковала, желая ему удачного рабочего дня, я приготовилась и, когда она открыла дверь, проскочила вслед за ним. Моя прыть застигла ее врасплох, она настолько оторопела, что не сумела даже закричать. Мой спутник удивленно поднял брови:
— Вам тоже сюда?..
— Да, — ответила я. — Я плачу вам жалованье. И я пришла сюда, чтобы поговорить об этом с Джонатаном Микаэлсом.
На мгновение он испытал испуг, пытаясь сообразить, к каким из вашингтонских служб я принадлежу. Наконец мое объяснение дошло до него, и он сказал:
— Так, может, будет лучше, если вы подождете за дверью, пока Глория не пригласит вас?
— Поскольку она даже не потрудилась узнать мое имя и существо дела, я не могу предположить, что ее заинтересованность и стремление быть полезной обществу налогоплательщиков достаточно велики.
Я знала, где кабинет Джонатана, и ускорила шаг, чтобы опередить своего спутника. Я слышала, как он заспешил, тяжело ступая по ковру и бормоча на ходу:
— Мисс… ах, мисс…
Но я уже открыла дверь в нужное мне помещение.
Джонатан стоял в приемной, повернувшись лицом к столу секретаря. Когда он увидел меня, его цветущее лицо осветилось улыбкой:
— О, это ты, Вик!
Я улыбнулась ему:
— Глория уже позвонила тебе, чтобы предупредить, что подземные течения устремились сюда, грозя смыть твой офис, а лихие бураны — чтобы вырвать с корнем твои волосы?
— То, что от них осталось, — посетовал он.
Он частично полысел, что делало его похожим на молодого Уильяма Шекспира.
Среди учеников нашего выпуска юридической школы Джонатан Микаэлс был скромным идеалистом. Пока многие, в том числе и я, затянутые в смирительные рубашки нашего либерализма, как выразился один консервативный доктор права, ринувшись в жизнь, усердствовали, чтобы стать гражданскими защитниками, Джонатан преспокойно расследовал общественные разногласия. Он прослужил клерком в ряде федеральных судов в течение двух лет, а затем продвинулся и попал в департамент труда. И теперь стал генеральным консулом чикагского округа.
Он пригласил меня в свой кабинет и закрыл дверь.
— У меня в зале заседаний сидит с десяток адвокатов из Сан-Луи. Можешь ты изложить свое дело за тридцать секунд?
Я наскоро объяснила:
— Я хочу узнать, проводились ли какие-либо судебные расследования по запросам истцов по имени Ферраро и Пановски. Вредительство и суды. Можно ли проследить это по документам или архивам?
Я записала имена этих двоих в одном из его блокнотов и добавила туда же Луизу Джиак.
— Она могла быть с ними заодно. Я не хочу рассказывать о существе дела сейчас — нет времени. Но у меня есть сведения, полученные лично от Густава Гумбольдта. Понятно, что он не стремится сделать их достоянием общественности.
Джонатан поднял телефонную трубку, когда я еще продолжала говорить.
— Мира, не пришлете ли ко мне Даттона? У меня есть для него поручение. — Сказав эти несколько слов, он повесил трубку. — Вик, в следующий раз сделай мне одолжение, то есть, как говорят, дай знать заранее, проще — сначала позвони…
Я чмокнула его в щеку:
— Хорошо, Джонатан. Но только если смогу позволить себе потратить два дня на телефонные игры, прежде чем дозвониться тебе. Чао, бамбино.
Он вернулся в зал заседаний еще до того, как я пошла к двери. Увидев, что я вышла в приемную, Глория снова начала яростно печатать на машинке. Оказавшись за дверью, я выждала секунду, а затем заглянула к ней опять. Она уже читала «Геральд стар».
— Вернитесь к своим обязанностям. Налогоплательщики ждут от вас, чтобы вы служили им за их деньги.
Она недовольно взглянула на меня. Я направилась к лифту, смеясь над собой и надеясь, что в один прекрасный день я стану выше подобных инфантильных выходок.
Проехав четыре квартала, я добралась до своего офиса. Служба ответа сообщила, что со мной пыталась связаться Нэнси Клегхорн. Как раз в то время, когда я мысленно истязала себя на берегу озера ранним утром. Нэнси звонила еще раз десять минут назад. Как это обычно бывает, она не позаботилась оставить свой номер.
Я огорченно вздохнула и выудила из-под кипы бумаг, сваленных на подоконнике, городской справочник. Под моими окнами проходила подвесная железная дорога Уобош, и на справочнике образовался тонкий слой сажи.
Нэнси была исполнительным директором группы общественного развития и занималась проблемами окружающей среды. Там же работала и Кэролайн. Я листала справочник, ища ее служебный телефон в графе на аббревиатуру ПВЮЧ, а затем, догадавшись, просмотрела перечень телефонов, приведенный под полными названиями. Однако я лишь попусту потратила время, так как Нэнси там не появлялась. Ее не было весь день, и они не знали, когда ее ждать. И конечно, они не могут дать мне номер ее домашнего телефона, тем более что я представилась ее сестрой, а ведь каждый знает, что у нее четыре брата и никакой сестры нет, и если я не перестану их беспокоить, то они сообщат в полицию.
— Можете вы по крайней мере принять информацию к сведению? Я имею в виду, не прибегая к услугам полиции?
Я медленно дважды продиктовала свое имя, но совсем не потому, что это имело для меня какое-то
