слишком разгневана, чтобы испытывать к ней какое-нибудь сострадание. Я отвела ее руку и, презрев жалобный крик, протиснулась мимо нее в дверь, а затем в коридор. Я не сняла ботинок — не для того, чтобы усилить ее страдания намеренным оскорблением, а потому, что рассчитывала тут же сбежать, если потребуется.
Эд Джиак сидел за столом в безупречно чистой кухне перед маленьким черно-белым телевизором, держа кружку пива в руке. Он не сразу обернулся, полагая, что это его жена, но когда он увидел меня, его смуглое удлиненное лицо стало багровым.
— Вам нечего делать в этом доме, молодая леди.
— Хотела бы я согласиться с вами, — сказала я, схватив за спинку кресло и поставив его перед ним. — Мне противно находиться здесь, и я не задержусь. Я только хочу поговорить о брате миссис Джиак.
— У нее нет брата, — резко сказал он.
— Не притворяйтесь, что Арт Юршак не ее брат. Я не думаю, что понадобится слишком много хлопот, чтобы узнать девичью фамилию миссис Джиак. Мне стоит только дождаться понедельника, когда я смогу пойти в Сити-Холл и проверить записи регистрации вашего брака, но надеюсь, что это скажет сама Марта Джиак. К тому же я могу получить копии свидетельства о рождении и ее, и Арта. Это, вероятно, поможет делу.
Багровое лицо Эда приобрело коричневый оттенок. Он развернулся к своей супруге:
— Ах ты проклятая болтливая сука! Кому ты рассказала о наших личных делах?
— Никому, Эд! Правда! Я не сказала никому ни слова. Ни разу за все эти годы. Даже отцу Степанеку, когда я умоляла тебя…
Он оборвал ее взмахом руки:
— Кто рассказал тебе, Виктория? Кто распространяет сплетни о моей семье?
— Сплетни предполагают фальшивый слух, — с достоинством ответила я. — Все, что вы сказали с того момента, когда я пришла в этот дом, подтверждает, что это правда.
— Что еще за правда? — потребовал он, с усилием сдерживаясь. — Что девичья фамилия моей жены — Юршак? Ну и что это доказывает?
— Как раз то, что ее брат Арт сделал вашу дочь Луизу беременной. Вы говорили мне, что он был не слишком сдержанным, Марта. У него были подобные истории с маленькими девочками?
Она стояла и нервно теребила руками передник.
— Он… он пообещал, что никогда не сделает этого снова.
— Проклятье, не говори ей ничего! — заорал Джиак, вскочив с кресла.
Оттолкнув мое кресло, он подлетел к миссис Джиак и ударил ее.
Я тоже вскочила на ноги и прежде, чем поняла, что я делаю, ударила его кулаком в лицо. Он был на тридцать лет старше меня, но все еще очень силен. Только благодаря тому, что я застала его врасплох, мне удалось ударить его со всей силой. Он отшатнулся к холодильнику, на мгновение замер, тряся головой и пытаясь опомниться от удара. Затем дикая ярость захлестнула его, и он двинулся на меня.
Я была наготове. Как только он бросился в атаку, я толкнула кресло ему под ноги. Он наскочил на него и по инерции налетел на стол вместе с креслом. Не удержавшись на ногах, он рухнул, ударившись о столешницу с такой силой, что телевизор и кружка с пивом полетели на пол. Посыпались осколки, и под ногами образовалась лужа, полная стекла. Он лежал, растянувшись под столом, придавленный креслом.
Марта Джиак издала вопль ужаса, но я не могла понять, что больше потрясло ее: то ли вид мужа, то ли испачканный пол. Я стояла над Эдом, тяжело дыша от ярости, с оружием в руках, готовая разрядить в него всю обойму, если он начнет подниматься. Его лицо было безжизненным — никто из его женщин никогда не давал ему отпор.
Неожиданно миссис Джиак вскрикнула, и я обернулась. Она не могла говорить, только тыкала куда-то пальцем. Тут я увидела маленькие всполохи из-за телевизора. Что-то попало в него, возможно, банка с растворителем, которую держали наготове для удаления масляных пятен, угрожавших безупречности кухни. Я сунула оружие за пояс джинсов и выхватила посудное полотенце из кармана ее передника. Осторожно обойдя лужу пива, я проползла под столом и выдернула вилку из розетки.
— Пищевая сода, — приказала я миссис Джиак.
Требование принести нечто, служившее для банальных целей ее домашнего хозяйства, помогло ей обрести некоторое равновесие. Я видела, как она, автоматически переставляя ноги, двинулась к буфету. Она нагнулась и подала мне пачку соды, протянув руку над телом своего мужа. Я высыпала содержимое на голубые огоньки, мерцавшие в телевизоре, и проследила, чтобы они погасли.
Мистер Джиак медленно выбирался из-под кресла и груды разбитого стекла. На мгновение он остановился, глядя на пол, а затем на свои промокшие брюки. Потом, ничего не говоря, вышел из кухни. Я слышала его тяжелые шаги по коридору. Марта Джиак и я прислушались, когда хлопнет входная дверь.
Марту била дрожь. Я усадила ее в одно из пластиковых кресел и согрела воды в чайнике. Она молча смотрела на меня, пока я шарила в ее буфетах, разыскивая чай. Обнаружив «Липтон», плотно набитый в жестяную коробку, я заварила чай, налила чашку, добавив сахару и молока и хорошенько все размешав. Она покорно выпила все, давясь обжигающими глотками.
— Как вы считаете, теперь вы можете рассказать мне о Луизе? — спросила я, когда она осушила вторую чашку.
— Как ты узнала про это?
Ее глаза были лишены жизни, а голос рвался и дрожал.
— Сегодня после обеда меня навестил сын вашего брата. Каждый раз, когда я видела его, мне казалось, что мы уже знакомы, но я относила это к его сходству с портретами или изображением Арта на плакатах, а может, по телевизору. Но сегодня у меня была Кэролайн. Мы с ней горячо спорили, когда вошел молодой Арт, со вспыхнувшим лицом, возбужденный и растрепанный, и я неожиданно увидела, как сильно он похож на Кэролайн. Они могли бы сойти за двойняшек. Вы понимаете… просто я никогда прежде не сводила их вместе, потому что мне в голову не приходило это. Конечно, он так необыкновенно красив, а она всегда так всклокочена, что пока они оба не появились передо мной в одно и то же время, нельзя было обнаружить их поразительное сходство.
Она слушала мои объяснения, а лицо ее было искажено болью. На нем застыло напряженное выражение, как будто я читала ей лекцию на латыни, а она пыталась заставить меня поверить, что следит за моей мыслью. Она не произнесла ни слова, и я слегка подстегнула ее:
— Почему вы выгнали Луизу из дома, когда она забеременела?
Она посмотрела мне прямо в глаза с какой-то смесью страха и отвращения во взгляде:
— Оставить ее дома? Чтобы знали во всем мире об этом позоре?
— Это был не ее позор, но Арта — вашего брата. Как вы можете даже сравнивать эти две вещи?
— Она не попала бы… не попала бы в беду, если бы не поощряла его. Она видела, как ему нравилось, когда она танцует и целует его. Он… он имел слабость… Она должна была поберечься.
Мое отвращение было таким острым, что я едва удержалась, чтобы не кинуться на нее и не швырнуть ее головой в осколки под столом.
— Если вы знали, что он имеет слабость к маленьким девочкам, почему, черт возьми, вы подпустили его близко к вашей дочери?
— Он… он сказал, что не сделает этого снова. После того, как однажды я увидела его… играющим с Кони, когда ей было пять лет, я сказала, что расскажу об этом Эду, если он еще посмеет. Он боялся Эда. Но Луиза — это было для него слишком. Она была такой извращенной, она заманила его против его собственной воли. Когда мы узнали, что она ждет ребенка, она рассказала нам, как это случилось. И Арт объяснил, что она завлекла его против его воли.
— Поэтому вы вышвырнули ее на улицу. Если бы не Габриела, кто знает, что было бы с ней? Вы оба — пара ублюдков со своей ханжеской добродетелью.
Она выслушала мои оскорбления не дрогнув. Она не могла понять, почему я так взбешена. Ведь ее поступок, поступок матери, был совершенно логичен. Однако она видела, как я врезала ее мужу. Она не собиралась рисковать, взбесив меня еще больше.
— Арт тогда уже был женат? — спросила я.
