одинокой. Ей бы хотелось знать, кто был ее отец.
— И поэтому ты приехала сюда? Чтобы рыться во всем этом хламе? Она бы лучше постыдилась, что у нее нет отца, вместо того чтобы болтать об этом с каждым встречным.
— А что, по-вашему, ей остается? — спросила я нетерпеливо. — Покончить с собой, потому что Луиза так никогда и не вышла замуж за человека, который сделал ее беременной? Вы ведете себя так, словно это целиком вина Луизы и Кэролайн. Луизе было шестнадцать или — пятнадцать, когда она забеременела. Вы что же, считаете, что мужчина не несет никакой ответственности за это?
Она так крепко сжала пальцами кофейную чашку, что я испугалась, не треснет ли керамика.
— Мужчинам трудно совладать с собой. Мы все это знаем, — произнесла она хрипло. — Луиза должна была управлять им. Но она никогда не хотела признать это.
— Все, что я желаю знать, это его имя, — сказала я насколько могла спокойно. — Я думаю, что Кэролайн имеет право знать, если она хочет. И право видеться с ним, если семья отца даст ей хоть немного тепла.
— Права! — с горечью произнесла она. — Права Кэролайн и Луизы! А как насчет моих прав на спокойную благопристойную жизнь? Ты такая же скверная, как и твоя мать.
— Да, — ответила я. — И для меня это звучит как комплимент.
За моей спиной кто-то повернул ключ в двери. Марта чуть заметно побледнела и поставила на стол кофейную чашку.
— Ты не должна упоминать ни о чем таком в его присутствии, — строго предупредила она. — Скажи ему только, что навестила Луизу, и остановись на этом. Обещай мне, Виктория.
Я сделала сердитое лицо:
— Да, конечно. Я понимаю…
Как только Эд Джиак вошел в кухню, Марта оживленно затараторила:
— Взгляни, кто приехал навестить нас. Ты никогда не узнаешь в ней ту маленькую Викторию, которой она была когда-то.
Эд Джиак был высокого роста. Черты его лица и торс были вытянуты, подобно персонажам с полотен Модильяни: удлиненное лицо со впалыми щеками и длинные тощие пальцы… Кэролайн и Луиза унаследовали от Марты невысокий рост и хорошие правильные лица. Один Бог знает, от кого они унаследовали живость характеров.
— Так-так, Виктория. Ты отправилась в Чикагский университет и с тех пор стала слишком хороша Для своих прежних соседей, а? — проворчал он, выкладывая свертки с покупками на стол. — Я взял яблоки и свиные отбивные, но бобы выглядели не особенно хорошо, и я не купил их.
Марта быстро опустошила пакеты и разложила покупки и сумку по местам.
— Мы с Викторией пьем кофе. Хочешь чашечку, Эд?
— Ты думаешь, я старая дама, чтобы распивать кофе в середине дня? Дай мне пива.
Он присел в торце небольшого стола. Марта подошла к холодильнику, который стоял в непосредственной близости от хозяина, и достала «Пабст» с нижней полки. Затем осторожно вылила пиво в стеклянную кружку и бросила банку в мусорную корзину.
— Я навещала Луизу, — сказала я. — Сожалею, что она в таком плохом состоянии. Но сила ее духа производит впечатление.
— Мы настрадались по ее вине за эти двадцать пять лет. Теперь ее очередь пострадать немного, а?
Он взглянул на меня полным презрения и злости взглядом.
— Объясните мне, мистер Джиак, — сказала я, обидевшись за Луизу, — что же такого она сделала, чтобы вы так страдали?
Марта издала какой-то слабый горловой звук.
— Виктория сейчас работает детективом, Эд. Не правда ли, как мило?
Он проигнорировал ее реплику.
— Ты прямо как твоя мать, знаешь ли. Она, бывало, вела себя так, словно Луиза в некотором роде святая, а не шлюха, каковой была на самом деле. Вот почему вы плохие. Что сделала мне Луиза? Забеременела! Опозорила мое имя. Оставшись здесь по соседству, она выставляла напоказ своего ребенка, вместо того чтобы уехать к сестрам, как мы договорились.
— Луиза сама забеременела? — переспросила я. — От индюка на подворье, вы это имеете в виду? Без участия мужчины?
Марта глубоко вздохнула, занервничав:
— Виктория, мы не расположены говорить об этих вещах.
— Да, мы не хотим, — зло согласился Эд, развернувшись к жене. — Мы не любим говорить на эти темы! Это твоя дочь, и ты не сумела соблюсти ее. Двадцать пять лет соседи шипели за моей спиной, а теперь я вынужден выслушивать оскорбления в своем собственном доме, да еще от дочери этой итальянской суки.
Я вспыхнула:
— Вы невыносимы, Джиак. Вас напугали женщины. Вы ненавидите свою жену и дочь. Не удивительно, что Луизу потянуло за теплом к кому-то еще. Кто извратил ваше сознание? Местный священник?
Он поднялся из-за стола, хлопнув кружкой и расплескав пиво, и ударил меня по губам:
— Убирайся из моего дома, ты, беспородная сука! И никогда не смей возвращаться сюда со своим грязным умом и мерзким языком!
Я медленно поднялась и приблизилась к нему. Мое лицо оказалось так близко, что я ощущала запах пива, исходивший из его рта.
— Вы не смеете оскорблять мою мать, Джиак. Любое другое дерьмо из выгребной ямы, которые вы выставите в качестве своего мнения, я еще стерплю. Но если вы еще когда-либо в моем присутствии оскорбите мою мать, я сломаю вам шею.
Я смотрела на него в упор, пока он в смущении не отвел взгляд.
— До свидания, миссис Джиак. Благодарю за кофе.
Она стояла на коленях, вытирая пол, пока я шла к кухонной двери. Мои носки промокли от разлитого пива.
У двери я остановилась, сняла носки и сунула голые ноги в кроссовки. Миссис Джиак уже подобралась ко мне, подтирая мои пивные следы.
— Я же просила тебя не говорить с ним об этом, Виктория.
— Миссис Джиак, все, чего я хочу, — это знать имя отца Кэролайн. Скажите мне, и я больше никогда не побеспокою вас.
— Ты не должна возвращаться. Он вызовет полицию. А не то застрелит тебя собственноручно.
— Что ж, хорошо, в следующий раз я приду с ружьем.
Я вытащила свою визитную карточку из сумки:
— Позвоните мне, если передумаете.
Она ничего не сказала, но карточку взяла и поспешно засунула ее в карман передника. Я потянула на себя сверкавшую чистотой ручку двери и покинула миссис Джиак, с сердитым лицом продолжавшую стоять в дверях.
Глава 5
ПРОСТЫЕ РАДОСТИ ДЕТСТВА
Я сидела в машине, пока не остыл мой гнев и дыхание не стало ровным.
«Какие страдания она нам причинила!» — со злостью передразнила я Эда.
Несчастная девчонка, бедный храбрый подросток! Какое мужество надо было иметь, чтобы просто заявить Джиакам, что она беременна, чтобы отказаться пойти в дом для незамужних матерей, в который они хотели упечь ее! Девушки из нашей высшей школы, даже самые неунывающие, возвращались оттуда с душераздирающими рассказами о тяжелом изнурительном труде, спартанских неуютных комнатах, скудной
