тебя больше никогда видеть».
Он уедет из города…
Он искал монетку. Он ничего не находил. Все деньги, как и рак Авва, остались в карманах ветровки, которую он набросил на плечи несчастной Веры.
— Ребята, — воззвал он к теням, перешептывающимся за телефонной будкой (наверное, там курили ребятишки). — Ребята, кто даст двушку? Или копейками.
Знакомый голос заметил не без сарказма: — Деньги труд любят.
— Ты мне будешь говорить… Двушки жалко? Да я тебе полтинник потом отдам! — Алехин врал, как в лучшие времена. Не было у него ни девушки, ни дома, ни полтинника. Ничего у него не было. И никого у него не было, и это-то и было самым плохим.
Из-за будки, дергаясь, вылез длинноволосый. Оба его приятеля остались в тени.
— Билет надо взять, — гримасничая, заметил длинноволосый.
«Возьмешь билет, они тебя увезут в аэропорт. У них роскошная машина, будет приятно прокатиться в такой машине. Ну?» — Подавитесь своим билетом.
Длинноволосый, не целясь, двинул Алехина кулаком в лоб. От удара глаза Алехина враз одичали.
Алехин отступил.
Он понял, теперь его бьют всерьез. Его теснили. Длинноволосый подпрыгивал и пытался достать до его зубов, Вий, пыхтя, пытался засунуть авиабилет в задний карман его брюк, флегматичный Заратустра Намаганов следил за происходящим, скрестив на груди руки и низко надвинув на лоб свою огромную мохнатую кепку.
Алехин с ужасом понял, что его искалечат под окнами Веры. Может, он даже начнет кричать. А это и будет последней каплей.
Он не хотел этого.
Он чуть не сбил с ног длинноволосого, он сумел пробиться в подъезд.
Лифт не работал.
Задыхаясь, Алехин взбежал на седьмой этаж. Преследователи, переругиваясь, сопели где-то на уровне третьего. Алехин позвонил в дверь пенсионера Евченко, он не хотел выводить алкашей на квартиру Веры, но и выше бежать боялся. Он жал на звонок, зная, что Евченко будет прислушиваться, потом будет задавать контрольные вопросы. «Жалко, — подумал он, — Светлаев на Чукотке. Бродит там среди олешков, а его участок в родном городе совсем засорен преступностью».
Прижавшись спиной к двери, Алехин обернулся. Он хотел встретить преследователей лицом к лицу. Где погибать, как не у дверей Веры?
Он чуть не упал, потому что дверь за ним отворилась.
Вид пенсионера Евченко его поразил.
Обычно облаченный в махровый халат, подвижный, иногда язвительный, пенсионер Евченко стоял перед ним в скромном сереньком дорожном плаще, в столь же незаметной шляпе — под любителя- мичуринца; в руках пенсионер Евченко держал небольшой серенький чемоданчик, такие когда-то называли «балетками».
Не теряя ни секунды, Алехин втолкнул пенсионера обратно в квартиру и захлопнул дверь на замок.
— Позвольте! — удивился Евченко.
— Потом, потом, Кузьма Егорыч. Там хулиганы, Кузьма Егорыч. Хотите, чтобы они отобрали у вас чемоданчик? — Алехин слышал, как преследователи матерятся на лестничной площадке. Кажется, они его потеряли. Приложив палец к губам, Алехин и пенсионеру позволил прислушаться к мату. Мат оказался небогатым, но пенсионера расстроил:
— Как же это так? Зачем все это? — Оживился, сердито потряс чемоданчиком: — Я ухожу, Алехин. Мне надо уходить. Не мешайте мне уходить, Алехин.
— То-то, гляжу, вы вырядились…
— «Вырядился»! — возмутился Евченко. Он походил сейчас на рассерженного паучка. — У меня соседка почти что голая бегает, а я скромное да серенькое надену, значит, уже и вырядился?
— Вы что, уезжаете? — дошло наконец до Алехина.
Пенсионер Евченко с полминуты смотрел на Алехина выпученными восторженными глазами:
— Мацеста!
И как бы коря себя за восторженность, солидно, даже с некоторой значительностью, пояснил:
— Путевка бесплатная. Жест доброй воли. Я большего заслуживаю, Алехин.
— Мацеста? Черное море?
— Да, Алехин, Черное море, — еще более сдержанно и с большим достоинством пояснил Евченко. — Это южное море, Алехин. Это теплое море. Если уж откровенно, я каждый год должен ездить на море. Я заслужил, — он двумя пальцами полез куда-то во внутренний карман пиджачка. — Я много работал. Я на ответственных постах работал. Вот моя карточка. Там главное перечислено.
Визитка пенсионера Евченко походила на большое меню. Служба в армии, служба во внутренних войсках, общественные университеты, райкомы, общества…
— У меня грамоты есть, — Евченко уже даже с некоторым холодком смотрел на Алехина. — С любой надписью есть грамоты, я каждому был нужен… — Он чуть скосил глаза в сторону портретика, и Алехин понял, что Генералиссимусу Евченко тоже не был чужим человеком. — Я не мог остаться невознагражденным. Вот, путевка бесплатная… Мне!
И попросил: — Покиньте квартиру, Алехин.
Алехин пожал плечами: — А телефон?
Телефон действительно трещал вовсю.
— Ну, я. Ну, Евченко, — строго отрекомендовался пенсионер, поднимая трубку. — Да, я слушаю… Справочное?.. Какое справочное?.. Справочное аэропорта? Рейс задерживается? До утра задерживается, — он скосил глаза, желая узнать, видит ли Алехин факт такого уважения к Евченко со стороны Аэрофлота. — Что ж это, мне отдыхать? Ну, хорошо. Работайте.
И повесил трубку, и строго взглянул на Алехина: — Рейс задерживается. Погода… Теперь персонально предупреждают.
Становится Аэрофлот на ноги — страна крепче.
«Интересно, где ж это аэрофлотовские работники разыскивают телефоны своих клиентов? И что они делают с теми, у кого телефонов нет?..» — механически отметил Алехин, но вслух ничего не сказал. Не хотел пугать пенсионера.
— Мацеста! Воды! Бесплатно! — звонок только прибавил пенсионеру бодрости. — Двадцать лет. Двадцать лет, Алехин, не летал, не ездил я на море, не грел костей. Всю жизнь горел на работе, тем и согревался.
— Самолетом летите? — насторожился Алехин.
— Аэрофлот гарантирует, — заметил пенсионер.
— Гарантирует только Госстрах, — профессионально возразил Алехин. Он вдруг подумал: Вера здесь, она совсем рядом, она за этой стеной, куда мне идти? В нем вдруг затлел, медленно разгораясь, дух профессионала. Это единственное, что оставляет мне жизнь, подумал он почти что с отчаянием. Как профессионал он, несомненно, сочувствовал пенсионеру Евченко. Человек работал при всех вождях, имеет грамоты. — Вы ведь на ответственных участках работали?
— Еще бы! — Евченко совсем оживился. — Вот вы, Алехин, молоды еще, вы не помните, что такое порядок, что такое настоящая экономия. Я, к примеру, работал и на радио. Получу данные, сажусь к микрофону. Все честь по чести, информация сдержанная, рядом помощник сидит, позвякивает гаечными ключами. Талантливо, убедительно позвякивает. Посевная!.. Это сейчас гоняют людей в поле, они там покрутятся, шум мотора запишут. А деньги? Командировка же денег стоит! — Нет, Алехин, вы еще молоды. «Мертвые с косами вдоль дорог стоят…» — пенсионер Евченко презрительно хмыкнул. — Разве это искусство? Я на выставке был, одни голые бабы. Это искусство? Вы и не видели настоящего искусства!.. Вот, скажем, А. Налбандян… Так и помню завитушку под талантливыми полотнами…
— А-а-а, — вспомнил и Алехин. — Налбандян. Гуси-лебеди.
