— Ну да, конечно… Теперь припоминаю. Просто я тогда был измучен дорогой и очень устал, но вы совершенно правы. Мы действительно проходили через такое здание. Я еще, помнится, поразился страшной статуе повелителя демонов высотой в человеческий рост. — Он обернулся, чтобы мысленно подсчитать расстояние и определить направление. — Теперь-то, при свете дня, я больше чем уверен, что где-то совсем близко отсюда или даже прямо на этом подворье в ту ночь и кричала женщина.
Но Эйкэн с сомнением покачал головой:
— По ночам здесь никто не бывает. Последнюю горячую пищу готовят в полдень. За полночь мы служим всенощную и уже до зари, когда пробьет колокол, поднимаемся на медитацию. Может, крик этот все-таки донесся с другой стороны, оттуда, где у нас находится жилье для постояльцев? Вы же сами говорите, что были сильно утомлены. Может, спросонок перепутали?
— Нет. Я уверен, что звук донесся именно отсюда. А табличка «Не входить!» вряд ли остановила бы убийцу. Как она не помешала бы бедокурить подвыпившим юнцам.
— Это вы про актеров? — Эйкэн закивал. — Да, такое возможно. Подозреваете, кто-то из них убил эту женщину?
— Нет. Меня сейчас интересует другое — не видел ли или не слышал ли кто-нибудь чего-то необычного, странного?
Акитада снова задумался над тем, не мог ли все-таки Нагаока совершить это убийство — или сам, или при помощи наемного убийцы. Полиция проверила по списку имена всех постояльцев, гостивших здесь в ту ночь, но Нагаока, конечно, не стал бы подписываться собственным именем.
Дверь церковного склада отворилась, и какая-то фигура в монашеском наряде с ведром в руке торопливо засеменила к колодцу. Что-то смутно знакомое и неприятное уловил Акитада в этом человеке и уже в следующий миг узнал в нем чокнутого художника Ноами. К счастью, тот не заметил их и принялся крутить лебедку, опуская скрипящую бадью в колодец.
— Ну ладно, я здесь все увидел, — поспешил сказать Акитада. — Пойдемте теперь туда, где у вас размещаются постояльцы.
Но скрип бадьи привлек внимание его спутника, и тот радостно закричал:
— Ишь ты, какая удача! Ноами сегодня здесь! Это известный художник, который работает у нас над адской росписью. Вы обязательно должны с ним познакомиться. — И, не замечая знаков, подаваемых Акитадой, он заорал через весь двор: — Мастер Ноами! Можно минуточку вашего времени? Тут с вами хотят познакомиться!
Художник неторопливо обернулся и посмотрел в их сторону, затем подошел. Узнав Акитаду, он нахмурился.
— Вот, господин Сугавара, познакомьтесь, это Ноами, — сказал Эйкэн, глядя поочередно на обоих. — Ноами, а это тот самый известный господин, который раскрывает все преступления в столице. Представляешь, он и сюда за этим приехал!
Ноами смотрел на них, моргая своими маленькими пронзительными глазками.
— Я уже удостоился чести быть знакомым, — проговорил он своим чудным тоненьким голоском и как- то весь съежился.
— Вот как?! — удивился Эйкэн. — Ах, ну да, я и забыл: вы же тоже ночевали здесь в ту ночь! Ведь вы всегда приходите к нам, когда вам заблагорассудится.
— Что значит «заблагорассудится»? — огрызнулся художник. — Я не монах, а следовательно, свободен в своих передвижениях. А сейчас прошу меня извинить, господин, но мне нужно работать. — С этими словами он повернулся и пошел к колодцу. Плеснув воды в свое ведро из бадьи, он взял его и зашагал к складу. Так ни разу и не оглянувшись, он вошел туда, захлопнув за собой дверь.
— Ну надо же, какой грубиян! — извиняющимся тоном проговорил Эйкэн. — Странный он, конечно, зато как талантлив! Самый гениальный художник этого столетия.
— Столетие еще не закончилось, — задумчиво заметил Акитада. — И мне вот, например, совсем не нравятся кровавые сцены, которые он, похоже, с таким восторгом живописует.
— Так вы, стало быть, видели эту картину? Нет, меня она тоже приводит в трепет, но в этом-то и заключается ее цель. Считается, что если под впечатлением от нее хоть одна живая душа убережется от греховных помыслов, то ее предназначение будет выполнено.
— Хорошо, если так, — сказал Акитада и повернулся, чтобы идти, но у самой галереи вдруг остановился. — Так вы говорите, Ноами оставался здесь в ночь убийства? И где же он у вас обычно спит?
— Иногда там же, где работает, а иногда в какой-нибудь пустующей монашеской келье. Раньше-то он, знаете ли, был монахом.
— Был монахом?! Он что же, нарушил обет, или его отлучили от церкви за непристойности?
Эйкэн только развел руками.
— Этого, господин, похоже, не знает никто. — Он вдруг усмехнулся. — И поверьте, уж мы-то пытались выяснить. Я, конечно, не должен так говорить, но жизнь здесь в монастыре такая однообразная! Вы даже не представляете, как все оживились, когда произошло это убийство. Наш настоятель уже трижды назначал в наказание суровые покаяния, чтобы пресечь это мирское любопытство. А покаяния эти и впрямь суровая штука — стоишь всю ночь на коленях на жестком полу, и спину изволь держать ровно. А если задремлешь или ссутулишься, получишь по спине бамбуковой палкой от монаха-надзирателя. Но даже эти меры не очень-то действуют: те, кто помоложе, до сих пор шепчутся по углам об этом убийстве.
— В таком случае мне теперь даже как-то неловко, что я попросил вашей помощи.
Монастырь в горах
1 Ворота 6. Комната Акитады 11. Огород
2. Пагода 7.Баня 12. Дом для занятий
3. Храм Будды 8.Хоз. двор и кухня 13. Комната настоятеля
4. Колокольня 9. Кладовые 14. Комнаты монахов
5. Общий постоялый двор 10. Столовая 15. Лекторий
Они многозначительно переглянулись, и Эйкэн сказал:
— Даже не берите в голову, господин. Помочь расследованию — мой долг. — И они обменялись улыбками, означавшими полное взаимопонимание.
Жилье для гостей и паломников располагалось в юго-восточном крыле монастыря. Самого-то Акитаду по причине его высокого ранга и благодаря гостеприимству настоятеля разместили в прошлый раз в центральной части.
Через малые ворота они прошли на постоялый двор. Обрамлявшие его квадратом жилые галереи устройством напоминали монашеские кельи. На каждые шесть дверей приходилось по одному крыльцу, их ступеньки спускались во двор. Сейчас там хлопотали по хозяйству два молодых монашка.
Эйкэн свернул направо, и они долго шли по длинной веранде, пока не остановились перед какой-то дверью.
— Вот в эту комнату поселили на ночлег деверя госпожи Нагаока, — сообщил он Акитаде.
Дверь была не заперта и распахнулась от первого толчка. В крохотной комнатке не было ровным счетом ничего, даже платяного сундука. Грубые дощатые стены пестрили многочисленными надписями, оставшимися после многих поколений паломников, и имели только два отверстия — дверь да маленькое окошко в дальнем конце. Одним словом, жилье это никак нельзя было отнести к разряду роскошного.
— А мебель что же, убрали? — спросил удивленный Акитада.
— Нет. Здесь все комнаты такие. Постель и лампу приносят, когда вселяется гость. А в холодные ночи еще полагается жаровня. Ну и конечно же, вода и что-нибудь незатейливое из растительной пищи. Все это, кроме жаровни, принесли тогда тому мужчине. — Эйкэн помолчал и, многозначительно кашлянув, прибавил: — Только не больно-то он ими пользовался.
— Вот как? — От Акитады не укрылось хитроватое, озорное выражение на лице Эйкэна.
— Да, господин, такие вот как раз факты и взбудоражили нашу молодежь, за что ей и пришлось потом
