Мерси вспомнила о разговорах с Кларком и Торнтоном.
– Я думала, Джим получил хорошую работу – с повышением, прибавкой к жалованью.
– Да. Он сразу же стал полным сержантом. Ей было мало этого.
Мерси услышала в его голосе презрение. Эван снова коснулся надгробия.
– В большинстве случаев я принимал сторону отца. Мысленно. Скажи я что-нибудь, мать врезала бы мне так же сильно, как отцу, поэтому я помалкивал. Помню свой первый приступ эпилепсии. Мне было пять или шесть лет. Они дрались, а я зажал уши руками и вопил. Мысленно, чтобы никто не услышал. Мать с отцом продолжали возле бассейна свой жалкий спор о возвращении к настоящей жизни. Потом я оказался на полу, кровь заливала мне глаза, а они стояли на коленях, склонясь надо мной. Я подумал, что кто-то из них ударил меня. Оказалось, я упал и ударился о журнальный столик.
– Это большая нагрузка для ребенка.
Эван пожал плечами:
– Да, но они любили меня. Они были какими-то сумасбродными, видимо, совершенно неправыми в отношении друг к другу, но меня любили, и я это знал. Были не такими уж скверными родителями. Я не отрицаю этого и не жалуюсь. Когда возникала необходимость, они стояли за меня.
– Я слышала, у Джима была репутация бабника, – неуверенно произнесла Мерси.
Глаза Эвана сузились, он помрачнел.
– Когда мать умирала, отец сидел у кровати, держал жену за руку. Я за другую. Он пережил ее почти на двадцать лет, и у него никогда не было любовницы. Я не знал ни об одной, хотя видел его часто. Мы были близки. Общались. Кто сказал тебе такое о нем?
Мерси уже в который раз пожалела, что не держала язык за зубами. Сдуру ляпнуть такое, притом у могилы человека! Подумала, что в аду есть особое место для людей, повторяющих одни и те же ошибки. Видимо, она сможет руководить управлением к пятидесяти восьми годам.
– Эван, не важно.
– Для меня важно. Передай своему осведомителю, пусть сядет на раскаленную кочергу или придет ко мне. Я ему вправлю мозги.
– Хорошо, скажу.
Эван вздохнул:
– За мертвых никто не заступается. Мы должны делать для них хотя бы это.
– Да.
Мерси прислушалась к шуму ветра в ветвях. Закодированные тайны, подумала она. Если разгадать код, весь мир можно было бы загнать в ящик.
Нужно ли?
– Твой отец рассказывал когда-нибудь о деле Бейли? – спросила Мерси.
О'Брайен чуть удивленно посмотрел на нее:
– Немного. Отец не говорил о служебных делах. До самой смерти.
– Патти Бейли была одной из причин тех драк?
– Да, какая-то Бейли упоминалась.
– Он знал ее?
– Не помню, Мерси. Те воспоминания уже стали смутными. Мне приходилось о многом думать после того, как отец покончил с собой. Это произошло почти пять лет назад. Я думал о нем, о матери. И ни на секунду не вспоминал о Патти Бейли. Понимаешь меня?
– Эван, почему он это сделал?
– Его что-то терзало. Многое в нем было сокрыто от меня. Думаю, и от всех.
Это совпадало с тем, что поняла Мерси о человеческой природе через таких людей, как Вырыватель Кошельков: невозможно полностью знать человека. О нем можно узнать многое. Но не все.
– Отец снится мне, – продолжил О'Брайен. – Постоянно. В сновидениях он жив, здоров, и мы вместе занимаемся то одним, то другим: рыбачим, запускаем модель самолета, играем в мяч. Я не люблю эти развлечения, но вижу себя проводящим за ними время с отцом.
Мерси побыла еще полчаса у могилы Хесса в одиночестве, стоя на мокрой траве и подняв воротник пальто для защиты от холодного ветра. Два года три месяца двадцать девять дней. Мерси вспоминала Хесса, и сердце у нее щемило; думала о Майке, и оно сжималось; размышляла о Патти Бейли и Обри Уиттакер, и сердце ныло. Ей казалось, что внутри у нее вырастают какие-то темные лозы, стараются опутать ее сердце. Мать всегда называла его «твое маленькое сердечко». Мерси вспомнила один ее совет: если тебе грустно, сделай кому-нибудь что-то хорошее.
Это был один из немногих дельных советов Марселлы. Мерси уже следовала ему.
Направляясь к своей машине, она позвонила Саморре на сотовый телефон. Голос Пола звучал спокойно. Мерси сказала, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
– Приезжай, – промолвил он. – Я дома, переставляю мебель.
И назвал адрес.
Саморра жил на Фуллертонских холмах, в доме, выстроенном в испанском стиле, к нему вела длинная
