Мальчик - садовая тачка

Ричард Паркер Мальчик — садовая тачка

Даже если вы маг и волшебник, не стоит забывать о старых добрых традициях.

— А теперь слушай меня, Томис, — сказал я. — Ты мне надоел… Если ты сейчас же не сядешь и не примешься за работу через пару минут, я превращу тебя в садовую тачку. Два раза повторять не буду.

Конечно, Томис был не единственным — весь класс стоял на ушах; просто на сей раз он оказался козлом отпущения. День был ветреным, а ветер всегда угнетает детей и делает их трудноуправляемыми. К тому же я случайно узнал, что папаша Томиса сорвал большой куш на бирже, так что разболтанность мальчишки была вполне объяснима. Однако оправдывать плохое поведение чем бы то ни было — порочная практика.

Приблизительно через три минуты я спросил:

— Ну, Томис, сколько примеров ты уже сделал?

— Я еще дату пишу, — угрюмо буркнул он.

— Хорошо, — сказал я. — Ты не можешь пожаловаться, что я тебя не предупредил. — И в ту же минуту я превратил его в садовую тачку — ярко-красную металлическую садовую тачку с пневматическими шинами.

Весь класс моментально затих — как всегда при строгом обращении — ив течение получаса сделал всю работу. Когда прозвенел звонок на перерыв, я всех выпроводил, чтобы остаться одному.

— Ну ладно, Томис, — сказал я. Можешь превращаться назад.

Ничего не случилось.

Сначала я думал, что он дуется на меня, но прошло время, и я стал подозревать серьезные неполадки.

Я пошел в кабинет директора.

— Слушай, — сказал я, — только что я превратил Томиса в садовую тачку и не могу вернуть его обратно.

— Уф, — сказал директор и уставился на бумаги, разбросанные по всему столу. — Ты что, очень с этим спешишь?

— Нет, — сказал я. — И все-таки немного неприятно.

— А что это за Томис?

— Такой надутый нечесаный шалопай, вечно сопит и жует жвачку.

— Рыжий?

— Нет, это Сандерсон. А у этого волосы черные и как воронье гнездо.

— А, знаю его. Ну ладно. — Он посмотрел на часы. — Может, притащить сюда этого дружочка через полчасика?

— Хорошо, — сказал я.

Я слегка призадумался, пока поднимался по лестнице в учительскую. Танглоу заваривал чай; я посмотрел на него и вспомнил, что он занимает какой-то пост в Союзе.

— Послушай, — сказал я ему, — а что, если я заплачу взносы?

Танглоу осторожно опустил чайник:

— Что ты натворил? — спросил он. — Вышвырнул ребенка из окна второго этажа?

Я прикинулся обиженным:

— Просто я подумал, что уже пора платить, — сказал я. — Не годится собирать задолженности.

В итоге он взял у меня деньги и дал мне расписку. Когда я затолкал ее в свой бумажник, я почувствовал себя немного спокойнее.

А в классной комнате все еще стоял Томис, прислоненный к стулу, красный и неуклюжий, — как упрек в мой адрес. Я был не в состоянии заниматься серьезной работой и поэтому через десять минут, дав классу какое-то задание, взял Томиса и покатил его прямиком к директору.

— Ну вот, отлично, — сказал он. — Наконец-то садовый инвентарь начинает поступать.

— Нет, — сказал я, опрокидывая тачку на середину ковра. — Это Томис. Я тебе говорил…

— Извини, — сказал он. — Совершенно забыл… оставь его здесь, я сейчас, я сейчас же за него примусь. Как только он будет презентабелен, я его к тебе отправлю.

Я вернулся в класс и на целых два урока зарядил сочинение, но Томис не объявлялся. Я подумал, что старик снова запамятовал, так что после звонка в двенадцать часов я снова заглянул к нему напомнить. Он стоял на коленях, без жакета и галстука, пот градом катился по его лицу и падал на ковер. С трудом он поднялся, когда увидел меня.

— Я все испробовал, — сказал он, — и никак не могу его расшевелить. Ты сделал что-то неортодоксальное?

— Нет, — сказал я. — Всего-навсего обычное наказание.

— Думаю, что тебе стоило бы позвонить в Союз, — сказал он. — Запроси законодательную службу, юриста Макштайна, выясни свое положение.

— Ты хочешь сказать, мы вляпались с этим делом? — спросил я.

— Ты вляпался, — ответил директор. — И звонил бы ты сейчас, пока они не разошлись на обед.

Через десять минут я дозвонился в Союз; Макштайн, к счастью, был еще там. Слушая мою историю, он то и дело ворчал.

— Вы член Союза, я надеюсь?

— О да, — сказал я.

— Взносы уплачены?

— Конечно.

— Хорошо, — сказал он. — Надо подумать. Я перезвоню вам через час-полтора. В моей практике таких случаев не было, поэтому мне надо подумать.

— Вы не могли бы хоть приблизительно оценить мою ситуацию, — спросил я.

— Разумеется, мы полностью на вашей стороне, — сказал Макштайн. — Законодательная служба и все остальное, но…

— Что? — сказал я. — Что — но?

— Я не представляю себе ваши шансы, — ответил он и положил трубку.

День тянулся, а звонка от Макштайна все не было и не было. Директор, по горло сытый Томисом, откатил его в галерею. В перерыве я снова позвонил в Союз.

— Извините за молчание, — сказал Макштайн, узнав мой голос. — Я был очень занят.

— Что я должен делать? — спросил я.

— Все это дело, — сказал Макштайн, — зависит от того, как отнесутся к нему родители. Если они начнут процесс, мне придется встретиться с вами и отработать тактику защиты.

— А тем временем, — сказал я, — Томис все еще не Томис, а садовая тачка.

— Совершенно верно. И вот что я вам хочу предложить: сегодня вечером прикатите его домой, собственноручно. Поговорите с его предками и попытайтесь понять их отношение. Кто знает, вдруг они будут вам признательны.

— Признательны? — сказал я.

— Да, в Глазгоу был случай — ребенка превратили в мясорубку. Его мать была очень довольна и не хотела, чтобы его превращали обратно. Так что, идите, поговорите и утром дайте мне знать.

— Хорошо, — сказал я.

Я подождал до четырех часов и, когда школа опустела, выкатил Томиса на улицу.

По дороге я привлекал пристальное внимание прохожих, из чего заключил, что слухи меня опередили. Множество людей, с которыми я не был знаком, кивали мне и говорили «добрый вечер», а трое или четверо выбежали из магазина поглазеть.

Наконец я подошел к дому, и мистер Томис открыл дверь.