Мерси молчала. Хесс не знал, слышала ли она его. Голос его звучал нервно, тихо и как будто издалека.
Он разжал пальцы и взял газету. Ему очень хотелось выглядеть спокойным, сильным и здоровым. Через несколько секунд Хесс отбросил газету, словно она раздражала его, и положил ладони на колени. Его руки заметно дрожали, но сердце стучало уже медленнее. Лицо слегка горело, зато костяшки совсем перестали болеть. Хесс старался дышать ровно и глубоко.
– Это просто, когда ты объясняешь, – сказала Мерси. – Только вот я ничего там не увидела, кроме уже описанной тобой сцены убийства.
– Нужно попробовать самой.
– Но как избавиться от ложных версий? Например, убийца мог пустить жертве кровь где-нибудь еще, собрать ее и вылить у дуба. Не так ли?
Перед глазами у Хесса окончательно прояснилось. Но он все еще не мог встать.
– Разве ты никогда не делал неправильных выводов? Не видел не те картинки? – допытывалась напарница.
– Не так четко, как верные.
– А вот мои видения всегда несколько затуманены.
Хесс бросил взгляд на Мерси. Она сидела в кресле, немного расставив ноги и опираясь подбородком на руку.
– Все приходит с годами.
Он ожидал едкого комментария и даже не обиделся бы, услышав его. Но Мерси молчала.
– У меня тридцать восемь дел об убийствах. А у тебя? – спросила она после паузы.
– Восемьсот четырнадцать.
– Опыт побогаче!
– Конечно, сорок три года работы. И еще Корея...
– Как чувствуют себя свидетели и участники войны?
– Они испытывают гордость.
– Потому, что остались в живых?
– Да, все просто до банальности.
– Жаль, что мне не повезло с войной.
– Может, это и прекрасно, Мерси?
– Вовсе нет, если я хочу набраться опыта и иметь солидный послужной список.
Хесс задумался. Его радовало сладостное ощущение покоя, отсутствие боли.
– У тебя еще вся жизнь впереди. Зачем тебе война со всеми ее ужасами, постоянная депрессия, страх? Многие там кончали с собой.
– Но ведь не все.
Тим улыбнулся ей. Он восхищался оптимизмом напарницы. К тому же Хесс хотел выказать сердечность, хотя и не испытывал сейчас ничего, кроме чувства облегчения после тяжелого приступа. Мерси снова выдержала паузу. Ее лицо выражало любопытство и искреннюю заинтересованность. Она напоминала ребенка, изучающего большого зеленого жука, найденного на веранде.
– Наше дело одно из сложнейших, Хесс.
– Этот парень – страшный человек. Он из породы тех, что утром не сожалеют о содеянном, а начинают планировать новое убийство.
– Но разве на наброске он не другой? В его глазах есть что-то печальное. Даже похожее на раскаяние.
Тим кивнул. Он гордился Мерси в тот момент и желал сказать ей об этом, но так, чтобы не обидеть снисходительностью.
– Никогда не видела подобного взгляда, – продолжала Мерси. – Не могла ли Камала сама придумать его?
Мерси подкатила кресло поближе к столу и неуверенно взглянула на Хесса:
– Уже поздно, лейтенант. Не хотите перекусить?
Хесс сразу же согласился, хотя его все еще пугала мысль о том, что надо подняться и куда-то идти.
Ему понадобилось немало усилий, чтобы пошевелиться. Он боялся, что Мерси заметит это, и старался выглядеть беззаботным. Теперь Мерси стояла совсем близко, и Хесс неожиданно для себя взял ее за руку.
Крепко держа ее, он встал.
18
Колеску сидел в темной гостиной и слушал гул толпы за своим окном. Задвинув шторы и не включая света, он тупо смотрел на телеэкран, но думал только о людях на улице. На сердце скребли кошки. Ему осталось всего пять дней до окончания кошмара, а вместо радости предвкушения он испытывал только боль и гнев. У Колеску задрожали руки, кулаки словно налились кровью. Он ненавидел это стадо, готовое растерзать его.