— Не путайте. Ее следует спасти. Принуждение не бывает положительным. А все, что мне о вас известно, говорит о том, что вы — наиболее подходящая фигура для этого дела. Я рассказала вам обо всем лишь для того, чтобы предупредить, что может возникнуть впоследствии. Если вы преуспеете в своем деле.
— Если я не преуспею, то умру, — произнес я. — Таким образом, это меня тяготить не будет. Лучше нацелиться на успех.
— Наверное, — сказала доктор Хилльярд.
— Я спасу ее от Костигана, чтобы она в конце концов могла спастись от меня.
— Хорошо, что вы это понимаете.
— Я действительно это понимаю.
— Тогда предположим, что она сама себя спасла. Вы захотите быть с ней, если она выберет вас?
— Да.
— И Костиган не будет иметь никакого значения?
— Будет, — сказал я. — Но не такое, как она.
Она с самого начала старалась изо всех сил. И ей был необходим такой тип, как он.
— И вы ее простите?
— В этой ситуации «прощение» не то слово, которое бы следовало употребить.
— А какое слово следовало бы употребить в этой ситуации?
— Любовь, — сказал я.
— И нужда, — добавила доктор Хилльярд. — Я тоже верую в любовь. Нужда забывается только в мгновения величайшей опасности.
— Роберт Фрост, — сказал я.
Доктор Хилльярд удивленно подняла брови.
— 'Когда любовь с нуждой едины', — процитировал я.
— А следующая строчка? — спросила она.
— 'Игра — работа, ставка — смерть', — сказал я.
Она кивнула:
— Мистер Спенсер, у вас есть восемьдесят долларов?
— Есть.
— Такова моя почасовая оплата. Если вы заплатите мне за этот час, у меня будет основание сослаться на то, что вы мой пациент и что содержание беседы врача с пациентом является врачебной тайной.
Я дал ей четыре двадцатки. Она выписала мне квитанцию.
— Надеюсь, это значит, что вы не собираетесь вызывать полицию, — сказал я.
— Вот именно, — ответила она.
— Может быть, есть что-нибудь еще, что я должен узнать?
— Похоже, Рассел Костиган, — сказала доктор Хилльярд, — не очень-то считается с законом и моралью.
— Я тоже, — закончил я наш разговор.
Глава 16
В «Уолденбукс» мы купили атлас дорог, а затем зашли в шикарный спортивный магазин на углу О'Фаррелл, где приобрели все необходимое для нападения на охотничий домик.
Если ехать на север от Сан-Франциско, то нужно выбирать: либо направляться к Голден-ГейтБридж и прибрежному Сто первому шоссе, либо мчаться к Оуклэнд-Бэй-Бридж, с которого можно выехать на Интерстэйт № 5. Если ты находишься в бегах, то лучше избегать платных мостов. При въезде движение замедляется, и возле будки вполне может стоять коп, всматриваясь в лица проезжающих, когда те платят пошлину.
Любимые места для засад.
— Будут останавливать все автомобили, в которых сидят черный и белый, — высказал предположение Хоук.
— Ничего, объедем, — сказал я.
Так мы и сделали. Я вел машину, Хоук читал атлас. Так мы двигались по объездным дорогам до Пало- Альто, обогнули залив и отправились по восточной его стороне на север. Ни разу не выезжали на хайвэй, пока не очутились к северу от Сакраменто на Пятом шоссе возле города под названием Арбакл.
Нам потребовалось семнадцать часов, чтобы добраться до Двенадцатого шоссе в штате Вашингтон, к югу от Централии, и еще два — чтобы выехать на Каскады, возле Хрустальной Горы, к северо-востоку от горы Райнье. Возле Чинукского перевала, там, где Четыреста десятая дорога образует вилку, мы наткнулись на магазинчик и забегаловку при нем. На вывеске было выведено: «ЗАВТРАК ПОДАЕТСЯ ВЕСЬ ДЕНЬ». Перед магазинчиком была покрытая гравием парковка, огороженная наполовину вкопанными в землю шинами от грузовиков, поэтому стоянка очерчивалась этакими черными полумесяцами. Возле входной двери стояла бочка из-под масла, превращенная в мусорную корзину. Насколько я мог видеть, ее никогда не вытряхивали. Пластиковые стаканчики, обертки от сэндвичей, пивные бутылки, пустые сигаретные пачки, куриные кости и куча других, совершенно неразличимых и нераспознаваемых в настоящее время предметов, вываливались из переполненного бачка и были разбросаны на расстоянии примерно восьми футов. Сам магазинчик имел один этаж, и чувствовалось, что когда-то это было бунгало, одно из тех, что строили за пару дней после Второй мировой, чтобы возвращающиеся солдаты могли въехать туда с женами и чадами. Обшитый кирпично-красной дранкой, с верандой, идущей по всему периметру дома, магазин выглядел выкинутой на свалку вещью — а может, это архитектура такая. Над двумя ступенями, ведущими на крыльцо, висели оленьи рога, а чуть дальше стеклянными глазами пялилась на вас лосиная морда.
Внутри — стойка и шесть табуретов по левой стене. Остальное пространство магазина занимали полки и столы, на которых стояли консервы, сковородки, рыболовное снаряжение, туалетная бумага, средство от насекомых и сувенирные кружки, вылепленные в виде медведя Смоки.
За стойкой находился толстяк с тоненькими ручками и повязкой на правом глазе. Его предплечья украшали татуировки. Левая — «За Бога и Отечество». Правая — «Валери» в венке. Толстяк носил футболку, а на голове кепку, на которой было выведено: «КОТ». Он читал книгу Барбары Картленд в мягкой обложке. Мы с Хоуком присели к стойке. Больше в магазине никого не было.
— Вы, ребята, хотите есть, — заявил толстяк.
— Завтрак, — сказал я. — Два яйца, хорошо прожаренных, ветчину, картофель «по-домашнему», тост из зернового хлеба, кофе.
— Нет зернового хлеба. Только белый.
— А серого хлеба нет? — спросил Хоук.
Человек за стойкой взглянул на него искоса.
— Нет, — сказал он. — Только белый.
— Тост из белого хлеба, — произнес я.
— Мне тоже, — сказал Хоук. — Мне то же самое, только пусть яйца будут не слишком прожаренными.
Толстяк налил две чашки кофе и поставил перед нами. Он так и не посмел взглянуть Хоуку в глаза. Повернувшись к грилю, он принялся готовить завтрак.
— Мы ищем дом Рассела Костигана, — промолвил я. — Не знаете случайно, где это?
— Знаю.
— Не хотите с нами поделиться? — спросил я.
— Подождите, я же готовлю, — сказал толстяк. — Как люди не понимают. Невозможно заниматься всем сразу.
— В деревне все несколько проще, — заметил Хоук.
Я выпил кофе. Мы с Хоуком вели машину посменно и попеременно спали. Мне казалось, будто мои веки придавлены тоннами песка.
Хозяин поджарил яйца, ветчину и картошку как раз к тому моменту, когда тостер выплюнул четыре куска белого хлеба. Он положил на горячий хлеб подтаявшее масло и подал нам завтрак. Я попробовал. Видимо, картошку он держал жареной с прошлого года.
— Так, теперь давайте, что именно вы хотите узнать?
