Что ж, вот тут она права.
– Потрясающе выглядишь, – сказал он.
– Спасибо, Морри, – улыбнулась Массимина и повторила с какой-то новой интонацией в голосе: – Огромное спасибо!
– За что? За комплимент? Но это святая правда.
– Нет-нет, за все, за одежду…
– Ты же сама за нее заплатила,
– Но я никогда бы не купила ее без тебя. Понимаешь? Я бы не посмела. До сих пор я ни разу ничего не покупала сама.
И, вскинув руки, она закружилась по тесной комнатенке, сверкнув трусиками.
Моррис очень надеялся, что и дальше не возникнет никаких сложностей.
– Морри-ис?
– Да?
– Знаешь что? Я никогда так хорошо не спала, как в последние несколько дней.
– Правда? Чудесно.
– Мне так спокойно.
Моррис ничего не ответил и лишь минуту спустя понял, что промолчал просто из зависти. А впрочем – зачем отвечать?
– Честное слово, Морри! Ты не представляешь, как противно мне было спать с мамой.
– Очень хорошо представляю.
И Массимина пустилась в долгий рассказ, чем именно были неприятны ночи, проведенные в одной постели с синьорой Тревизан: ее частые отлучки в туалет, громкий храп… Как насчет пердежа, чуть не спросил Моррис, но вместо этого поинтересовался:
– А тебе когда-нибудь снятся неприятные сны?
Не успел он произнести эти слова, как осознал, что в нем говорит тайное стремление исповедаться, что на самом деле он жаждет рассказать о собственных изматывающих сновидениях. И одновременно понял, что нельзя, никак нельзя рассказывать, к примеру, о том непередаваемом ужасе, который пережил прошлой ночью. Никогда еще ему не снилось такое. Хаос и разложение. Впрочем, наверное, всему виной ложе, на котором приходится спать. Честно говоря, пуховое одеяло на полу ему уже порядком надоело.
Массимина запустила пальцы ему в волосы. Моррис напрягся всем телом, когда его пронзил электрический удар ее простой и естественной любви.
– Очень редко. А вот ты прошлой ночью смеялся во сне.
Смеялся? Да возможно ли такое? Хорошо еще, что не разговаривал.
– Морри-ис, – протянула Массимина.
Притворившись, будто засыпает, он закрыл глаза.
Они лежали на пляже в Римини, Моррис под зонтиком, Массимина – на солнце в паре футов от него. Моррис чувствовал себя немного неловко из-за своей белой английской кожи. Он много лет не загорал и, чтобы защититься от ожогов, купил длинные, почти до колен, шорты-бермуды. На Массимине был закрытый купальник, зеленый с белым, – по уверениям Морриса, он идеально ей шел (к тому же, вряд ли получится обнажить верхнюю часть тела, не правда ли?) – и резиновая купальная шапочка желтого цвета, защищающая от воды новую прическу.
Зонтично-шезлонговое месиво колыхалось от зноя, повсюду болтали и смеялись красавицы и чудовища всех мастей. То и дело от этого людского скопища отделялась фигура и окуналась в теплые, ленивые воды Адриатики. Сильный запах кокосового масла висел в неподвижном воздухе; аэроплан волок по небу рекламную ленту; из-под тени зонтиков стариковские взгляды пожирали юных дев. Кому придет в голову искать жертву похищения в этом раю для бездельников? Среди праздных любителей пляжного флирта и пошлых курортников?
– Кроме того, разве можно хорошо выспаться с человеком, – вновь заговорила Массимина, – который уверяет, что спать после семи утра – смертный грех? Я и сама католичка, но какой вред, если в воскресенье утром подольше поваляешься в постели?
– Кстати, прости, что тебе пришлось пропустить мессу в прошлое воскресенье, – откликнулся Моррис. – Мне следовало подумать заранее и не замачивать твой спортивный костюм.
Девушка рассмеялась. (Ого, да она действительно довольна, чертовски довольна!)
– Я уверена, что Боженька был не против. Наверняка он совсем не похож на тех школьных зануд, для которых важны только правила. Боженька знает, чем полна моя душа, и не сердится на меня.
Выходит, по сути она протестантка, а вовсе не святоша-католичка. А если так, то скоро объявит, что они вполне могут спать вместе, – раз души их полны любви, значит, так тому и быть.
После непродолжительной паузы Массимина спросила о его семье, и ни с того ни с сего Моррис рассказал, как погибла его мать, – в автомобильной катастрофе, когда ему было четырнадцать лет. Он давно научился рассказывать об этом невозмутимо, так, чтобы лицо не корежило гримасами и не краснели глаза, он знал, что его спокойствие производит на собеседника немалое впечатление.
– Однажды она возвращалась домой из магазина, толкала перед собой тележку с покупками на целую неделю, и тут машина, за рулем которой сидел какой-то кретин-инфарктник, потеряла управление, выехала на тротуар и пришпилила маму к стене банка «Баркли». (А разве все мы все не пришпилены к стене того или иного банка?)
