может, забавляюсь с кем-то на стороне. Это было несчастье для нас обоих.
— Но если Андреа постоянно проверяла тебя, а ты не делал ничего предосудительного, что заставляло ее быть уверенной в обратном?
— Ей казалось, будто наш секс пошел на убыль.
— Действительно так было?
Конни, похоже, удовлетворена и поспешно меняет свой тон на более подходящий и близкий к сочувствию. Она издает какие-то удивленные возгласы, но меня не одурачишь. Она не может скрыть радости от моего признания. Ей нравится соперничество.
— Но, мне кажется, это вполне естественно, не правда ли? Так произошло бы со временем и с нами.
Она долго молчит и наконец произносит:
— Мы никогда этого не узнаем.
— А я думаю так: секс переходит в более длительные отношения, постоянно меняясь и развиваясь. Все не может продолжаться так, как было в первые несколько недель, иначе мы просто умерли бы от изнеможения.
Конни глубоко вздыхает. Похоже, она снова испытывает шок — наверное, на этот раз из-за моего реализма. Я пытаюсь ей объяснить:
— Я любил ее, действительно любил. Но с тех пор как мы поженились, я не мог все время проявлять настойчивость и поддерживать бурные взаимоотношения. Разве это возможно? — Конни удивляет меня — она хранит молчание, что так нехарактерно для нее, и я спрашиваю: — Ты не согласна? Что? В чем дело?
— Боже мой, мне кажется, это единственная зрелая мысль, которую ты когда-либо произносил при мне.
— Не надо относиться ко мне свысока, Конни.
— Извини, извини. — Мне кажется, я слышу, как прокручиваются зубцы в голове Конни, а может, это шум транспорта, который доносится до меня из окна. — Извини, если мои слова прозвучали так, будто я отношусь к тебе свысока. Мне очень жаль, что все так получилось с Андреа.
То, что Конни сочувствует мне, может сыграть на руку. Она почувствует легкий оттенок сожаления, слегка самоуничижительный тон и захочет напомнить мне, что я бог. По крайней мере, в ее глазах.
— Ты где? — спрашиваю я.
— В «Дизеле» на Кенсингтон-Хай-стрит, — отвечает она
Это не совпадение. Она думает обо мне. Она неподалеку. Мне снова удалось овладеть ее мыслями. Возможно, пришел мой час.
— Ты уже поела? — спрашиваю я. — Можем поесть вместе.
— Где?
— Дома или где-нибудь, мне все равно. Выбирай.
— Хорошо. Не дома. Давай встретимся в «Кафе Руж» на Кенсингтон-Черч-стрит. Знаешь его? Мне там нравится. Управляющий мой друг. Увидимся в десять. — И она отключается.
Черт побери. Сработало.
Я смотрю на свое отражение. Вполне сойдет. Меня не очень радует, что управляющий ее друг. Это может немного осложнить ситуацию. Даже при ее любви к опасности не могу себе представить, что она станет трахаться со мной на виду у старого приятеля, но вечер предстоит многообещающий. Хотя нужно все тщательно разыграть. Я хотел ее слишком сильно и слишком открыто проявлял свои чувства в последнее время. Это в какой-то мере сработало, привело ее в теперешнее состояние, но Конни не любит открытого проявления чувств. Насколько мне известно, она предпочитает, когда мужчина обращается с ней как с какой-то дрянью. Вот тогда она начинает трепетать. Наверное, сегодня вечером придется сыграть в эту игру.
Снова звонит телефон.
Черт! Надеюсь, Конни не передумала и не звонит, чтобы отменить встречу. Я отвечаю.
— Привет, это я.
Я — это Андреа.
Глава 36 ЛЮСИ
Прошлой ночью я опять спала в свободной комнате. Я приехала домой только в четыре утра и не хотела разбудить Питера или побеспокоить Ориол. Утром я проигнорировала все призывы вставать и держала голову в безопасности под подушкой до тех пор, пока не услышала, что Питер ушел на работу, а Ева с Ориол отправились в школу. Только когда звук их шагов замер вдали, я рискнула пошевелиться.
Волны тошноты захлестывали меня. Я успела добежать до ванной, но, к сожалению, не до туалета, прежде чем меня вырвало. Моя уютная ванная в минималистском стиле Филиппа Старка с рассеянным светом и мозаичными плитками венецианского стекла тотчас же превратилась в нечто ужасное, достойное стать сценой из фильма Тарантино. Я тщательно удалила остатки вчерашнего праздника, залившие пол моей ванной, а также мою жизнь, затряслась и заплакала.
Я приняла душ, но запах грязи вчерашней ночи, казалось, прилип ко мне. Я рассчитывала, что Ева вернется из супермаркета по крайней мере через полтора часа, а если она передумает и на всех нарах примчится домой? Не могу рисковать наткнуться на нее. Не хочу никого видеть. Я послала сообщение Джулии, что беру выходной, так как знаю, что, если попрошу у Ралфа отпустить меня по болезни, это вызовет массу вопросов, а мне этого совершенно не хочется. Я схватила пальто, сумочку, солнечные очки и вышла из дома.
Сегодня серый, тусклый день, и солнечные очки совершенно не нужны, но мне необходимо спрятаться за ними. Как я могла совершить такую глупость? Мне казалось, что всю свою жизнь я держала под полным контролем и себя, и свое окружение и в собственных действиях руководствовалась только умом и рационализмом. Я не приняла ни единого глупого, вызванного сиюминутным желанием решения и никогда не вынашивала тайных саморазрушительных импульсов, но сейчас совершенно неожиданно я все сама себе изгадила.
Все.
Всю свою жизнь.
Нет! Нет, не может быть. Я не позволю. Главное — не впадать в панику. Я принимаю решение сесть в метро. Обычно я избегаю общественного транспорта, но сегодня мне это подойдет. Я сижу, выделяя через поры алкоголь, вместе с другими беспечными лондонскими неудачниками и вполне вписываюсь в их общество.
Я не обратила внимания, на какой станции вышла.
Я все утро скитаюсь по Лондону, ощущая себя и раскаявшейся, и бунтующей одновременно. Я говорю себе, что это Питер довел меня до этого. У меня не было выбора. Он игнорировал меня в течение нескольких месяцев. Но даже сама не верю себе. Я знаю, что выбор у меня всегда был. И никто никогда не заставлял меня что-либо сделать. Я чувствовала себя ужасно — ощущала себя дешевкой, которую использовали и погубили, словно героиня девятнадцатого века, по-настоящему испорченная, опустошенная, потерпевшая крушение и ставшая настоящим отребьем. Я никогда не верила в нечто подобное. До сегодняшнего дня.
Я обнаруживаю, что Лондон представляет собой серию картин, послуживших фоном для различных эпизодов моей жизни. Словно читая открывшиеся передо мной старые дневники, я постоянно наталкиваюсь то на какие-то особенные лестницы, то на определенный магазин, то на статую, сыгравшие какую-то роль в определенные моменты моей жизни.
Вижу антикварный магазин, в котором покупала свадебный подарок Питеру и Роуз — вазу, которая сейчас стоит на подоконнике в нашем нижнем гардеробе. Странно, но Роуз не захотела оставить ее у себя,
