именно – что все измены были мной подстроены. Это, конечно, неправда, ведь в этом мире и без того хватает легкомысленных людей. Некоторые говорят, что канал платил им за измену (неправда), другие – что я предлагала им секс и свое содействие (тоже вранье). Про меня теперь можно сказать любую гадость.
Все подробности моей жизни, которые можно было без риска подвергнуть публичному обсуждению, стали всеобщим достоянием. Например, теперь всем известно, как я даю мужикам. Известно, у кого я стригусь, как часто пью, сколько заплатила за свою квартиру, какой у меня размер бюстгальтера. Я выставлена на всеобщее обозрение.
– Я так понимаю, свадьба отменяется, да? – спрашивает Джош.
В его голосе слышится надежда. Вот это хуже всего. Я знаю, что у него забилось сердце и участилось дыхание, что у него пересохло во рту и крутит живот.
– Кэс, прости меня. Я не должен был на это соглашаться. Я не думал, что они с тобой так обойдутся. Не я это предложил, они сами ко мне обратились. Они задавали мне вопросы, к которым я не был готов. Я не…
– Я знаю, – перебиваю я. Ему не нужно оправдываться. Он хороший, вот только чудовищно наивный. Во всю эту историю Джош нас впутал оттого, что недостаточно доверял нашим отношениям. Жаль. Но, не доверяя мне, он был прав, и мне стыдно и жалко его. – Ты не виноват, Джош. Просто они тебя использовали…
– Кэс, может, все забудем? – говорит он с надеждой.
– Нет. Мы оба знаем, что я не могу выйти за тебя замуж, – твердо говорю я. – Мне жаль, что они использовали тебя, чтобы добраться до меня, но мне еще жальче, что я тебя использовала. – Делаю глубокий вдох. – Я люблю тебя, Джош, но это другая любовь. Я согласилась выйти за тебя, но это была ошибка. – Я впервые в жизни понимаю, что на самом деле означает выражение «причинить боль во благо», и не использую его как предлог, чтобы бросить ненужного, надоевшего или просто не симпатичного мне любовника. Осмелюсь ли я сказать больше? – И я не уверена, что ты действительно меня любишь. – Я слышу, как он глотнул воздуха, как будто я проколола ему легкое.
Нет, я лишь убила его мечты.
– Что ты, блин, понимаешь, Кэс? – пьяно огрызается он.
– Не так много… но куда больше, чем когда давала согласие стать твоей женой. Прости меня, Джош.
– Но что же делать? Мы же разослали приглашения. – Он просит, почти умоляет, но вместо холодного удовольствия, которое обычно я получала от страстных объяснений в ненужной любви, я чувствую боль.
– Пожалуйста, Джош, ничего больше не говори. – Если бы я не была переполнена печалью, я бы посмеялась. Он еще надеется, что приглашенные придут на свадьбу. О господи. Да вся Британия знает, что я не собираюсь в эту субботу наряжаться в шелка и кружево.
– Ты не веришь в любовь, так чем я хуже других? Это лучше, чем вообще никого.
– Джош, ты замечательный. Ты станешь кому-то прекрасным мужем.
– Но не тебе. – Без комментариев. – Так ты собираешься выйти за Даррена? За своего любовника, – говорит он с издевкой. Я терплю, зная, что он имеет конституционное право быть резким и злым. То, что я спала с Дарреном, – это не измена. Измена – то, что было у нас с Джошем.
– Ты знаешь, ведь мы можем больше никогда не увидеться? – угрожает он.
Мне так тяжело. Слезы льются из глаз прямо на телефонную книгу. Плакать для меня сейчас гораздо естественнее, чем дышать.
– Если ты этого действительно хочешь. – Я этого не хочу, но теперь мне придется уважать его желания.
– Ты понимаешь, что тебя ждет? Некому будет отремонтировать твою стиральную машину или проверить масло и воду в твоем автомобиле. Некого послать вечером за пиццей, если вы с Иззи слишком увлечетесь фильмом, чтобы пошевелить задницами. – Он изображает злость, но я слышу в его голосе слезы.
– Я буду скучать по тебе. Я тебя люблю. Прости, – скулю я и кладу трубку.
Я могу сама вызвать водопроводчика, поставить машину в гараж и заказать себе пиццу.
Я могу это сделать, но мне будет его недоставать. Я буду скучать по его глупым шуткам и судебным историям. По его объятиям и его воскресным обедам. Мне жаль нашего общего прошлого.
Даррен.
Его образ врывается в мое сознание, разлетается, как бомба, на миллиарды болезненных осколков, которые ранят меня в сердце и сбивают с ног. Пусть это опасность, пусть риск, но я надеюсь. В одном я уверена совершенно точно: я не могу выйти замуж за одного мужчину, зная, что люблю другого.
А Даррен исчез. Исчез в буквальном смысле слова.
Я разыскиваю его уже четыре дня, но его нигде нет, а мобильник отключен. Когда я приехала к нему домой, его сосед по квартире заявил, что не видел его после того вечера на «ТВ-6». Я ездила в его лабораторию, в офис и расспрашивала там всех, но никто не видел его уже несколько дней. Все думают, что он в командировке. Но если кто-нибудь и знал, где он, то мне, врагу номер один, никто ничего не скажет, сколько бы я ни обхаживала, сколько бы ни угрожала, сколько бы ни умоляла. Иззи считает, что его исчезновение доказывает причастность к шоу, а мама с выводами не спешит, но за эти четыре дня полной неизвестности ее лицо становится все тревожней.
Я знаю, что он не был у Бейла и Фи. Я не знаю, почему он исчез, но уверена, что он меня не предавал.
Так, после долгих лет скепсиса, недоверия и эгоистического гедонизма, я обнаружила то, чего так старательно избегала.
Любовь.
И одиночество.
И это доказывает, что Бог есть. По крайней мере, так теперь думают пятьдесят три моих отвергнутых любовника.
В четверг я собралась на работу. Это не так-то просто, когда тебя по пятам преследуют журналисты. Один из них, то ли самый упорный, то ли самый юный, поселился под моей дверью еще с субботы. Непривычный к столь суровым условиям, он выглядит почти так же паршиво, как вся моя жизнь в эту минуту. Мне становится жаль продрогшую и помятую личность, я шутливо окликаю его и предлагаю чашку чая. Он смотрит недоверчиво, но кто откажется от чая в такой холод? Ну да, сейчас июль, но мы же в Англии.
– Нельзя верить всему, что пишут. Я не Круэлла де Билль. – Он берет чашку. – Собираетесь таскаться за мной весь день? – Бедняга кивает. – Я еду на работу. Могу вас подвезти. – Он не знает, принимать ли мое предложение, и пытается сообразить, что за подвох я затеяла. Да нет никакого подвоха. Я слишком измучена, чтобы строить планы мести. И даже не уверена, что хочу мстить.
К восьми пятнадцати я в офисе, а на плече у меня спортивная сумка, чтобы все усекли, что я, как всегда, в отличной форме и совершенно здорова (честно говоря, в спортзале я не была давно). На мне костюм от Армани цвета древесного угля – моя броня – и темные очки, чтобы скрыть темную тень под глазами от бессонницы и бесконечных слез. Но пока я работаю на телевидении и пока темные очки в моде, никто не удивится, что я ношу их в офисе.
Я прохожу сквозь стеклянные открытые отсеки, кляня (не впервые) архитектора. Он что, придумывал это в предвидении моего публичного позора? Кивнув нескольким сотрудникам и не обращая внимания на их смешки и перешептывание, я иду к свому столу, присаживаюсь и достаю лэптоп. Потом звоню Джеки по внутреннему телефону.
– Джеки, пожалуйста, принеси двойной эспрессо, – приказываю я, как делаю это всегда.
– Вы вернулись! – Она даже не пытается скрыть удивление.
– Да. У меня был грипп. Но я уже здорова.
– Рада слышать, что вам лучше, – неуверенно бормочет она.
– Спасибо, Джеки. И мой ежедневник – захвати его тоже, пожалуйста. И еще я бы тебя попросила зарезервировать время для встречи с Бейлом.
